Владетельница ливанского замка

Бенуа Пьер

Он продолжал перелистывать бумаги.

— Я вас не удерживаю. Можете распоряжаться вашим временем в делах службы по своему усмотрению, — совершенно так же, как при генерале Приэре.

Я был уже на пороге комнаты, когда он подозвал меня обратно:

— Кстати, где вы живете? Я назвал.

— Хорошо, — сказал он, записывая адрес. — В случае, — впрочем, маловероятном, — если бы вы понадобились мне ночью, я хочу знать, где вас найти. Для моего личного спокойствия, — понимаете?

VIII

Летний

сезон заканчивался. Дни уменьшались с головокружительной быстротой. Сидя по вечерам на террасе отеля «Бельведер» в ожидании Ательстаны, я наблюдал, как уходит лето: сегодня я не мог уже прочитать газету, которую накануне, на этом же самом месте, в это же время, минута в минуту, читал без всякого труда. Кепи понемногу сменяли летние шлемы. Каждый день запиралась какая-нибудь вилла. Бейрут все больше и больше погружался в серый туман, и мне казалось, что весь этот осенний туман вливается мне в сердце.

Наше ведомство должно было возвратиться в Бейрут 14 октября.

Чтобы закончить весело этот летний сезон, графиня Орлова решила дать 13-го большой костюмированный бал в Калаат-Эль-Тахаре. Скоро в Софаре, Алее и Бейруте не говорили ни о чем, кроме этого праздника и пышных приготовлений к нему. Разумеется, я немедленно стал добычей всех, желавших получить точные сведения: «Много будет приглашенных? Допущены ли будут домино?» и пр.

Но время, когда такие расспросы льстили моему тщеславию, уже миновало, и я отвечал то сухо, то уклончиво всем, кто бестактно расспрашивал меня.

Приглашения были разосланы 10 сентября. Утром, когда полковник Маре получил свое, он послал за мной.

— Вот, — сказал он, протягивая мне пригласительный билет, — внимание, которое меня прямо сконфузило. Я до сих пор не сделал визита графине Орловой. С ее стороны большая любезность — подумать обо мне. Насколько я знаю, вы в дружеских отношениях с ней. Будьте так добры и обязательны, возьмите на себя поручение одновременно извиниться за меня и поблагодарить ее. Если на этот вечер у вас нет никаких более заманчивых планов, то мы могли бы вместе отправиться в ее замок. Я возьму вас в свой автомобиль, и вы представите меня графине.

Мне невозможно было уклониться от этого предложения, сделанного столь заблаговременно.

— Охотно, полковник, благодарю вас.

— Нет, нет, это я должен вас благодарить. Да, кажется, я хотел вам сказать еще что-то… Ах да… Только что мне звонил по телефону полковник Эннкен. Он беспокоится. Я взял на себя смелость извиниться за вас и объяснить ваше молчание, на которое он жалуется, обилием работы. Но я не хочу показаться тираном в его глазах. Устройте себе как-нибудь свободный день и съездите к нему; успокойте его.

По небрежности я только

в последнюю минуту заказал себе домино. Настал день бала, а я даже еще не примерял его. Я спустился в Бейрут утром, около одиннадцати часов. Около четырех, получив костюм, я вышел от портного и столкнулся с полковником Эннкеном… Мы оба почти одинаково смутились, увидев друг друга.

— Давно мы не видались с вами; вы нас совсем забыли, — сказал он, пытаясь улыбнуться.

— Работа… много работы, — пробормотал я.

Бумага, в которую мне завернули домино, была слишком коротка. Кусок черного атласа и огромная пуговица из белого шелка торчали из пакета. Он их увидел.

— Ах да, — прошептал он, точно говоря сам с собой, — сегодня вечером бал…

Мне было трудно продолжать свои оправдания, ссылаясь на служебные обязанности.

— А мадемуазель Мишель здорова? Хорошо себя чувствует?

Он взглянул и озабоченно покачал головой.

— Вот это-то меня и тревожит. Не очень-то хорошо она себя чувствует.

— Не очень хорошо?

Он тоже держал в руке пакет, но пакет очень маленький.

— Это для нее, — сказал он. — Да, это лекарство, я ходил в аптеку.

— Она больна?

— О, ничего серьезного. По крайней мере, я надеюсь. Ведь вы знаете, она уже третье лето проводит в Сирии. Неудивительно, не правда ли, что она ослабела. Воздух Франции скоро поставит ее на ноги — в ноябре, через месяц. — Он повторил робко: — В ноябре, через месяц…

— Погода, однако, у нас теперь довольно сносная, — сказал я.

— Да, — подтвердил он. — Но все-таки есть москиты. Вы знаете, крошечные такие. Они проникают через самую маленькую дырочку, и никакие занавесы от них не спасают.

Наступило молчание.

— Вы сейчас поднимаетесь в Алей?

— Да, полковник. А вы? Вы идете в управление?

— Нет, я возвращаюсь домой. Она ждет меня. Он посмотрел на меня почти умоляюще.

— Я спросил вас об этом потому, что, если вы не очень спешите… я бы предложил вам проводить меня до дому… Я думаю, она была бы рада видеть вас.

— С большой радостью, полковник. Но уже пятый час, я должен быть в бюро. Но послезавтра мы возвращаемся в Бейрут. Как только вы мне разрешите, я приду к вам завтракать.

— Когда вы захотите, — сказал он, — когда захотите! Вы знаете, что ваш прибор всегда ставится… как раньше.

Он не мог скрыть своего волнения.

Если бы он знал, как я жалел его и как ненавидел себя.

— Ну, до свиданья, не буду вас задерживать.

— До свиданья, полковник. Привет и всего хорошего мадемуазель Мишель.

Мы расстались.

Едва я покинул его, как снова обернулся.

Он шел быстро вдоль улицы, на пальце его качался маленький пакетик. Ах, эти бедные согнутые плечи!