Владетельница ливанского замка
Шрифт:
Она улыбнулась. Вдруг я вспомнил историю Жозефа Пе-борда. Я в точности повторил слова бедного малого. Я уронил голову на ее прекрасное обнаженное плечо. Мне показалось, что оно дрогнуло.
— Милый мальчик! — прошептала графиня Орлова. — Ты хорошо знаешь, что это невозможно.
— Невозможно. Я предвидел этот ответ. Он меня не пугает и не оскорбляет. Ты свободна, Ательстана, свободна, свободна… Но позволь мне еще раз повторить тебе: все, что у меня есть, — все то немногое, что у меня есть, — оно твое; возьми его, если это может помочь тебе восстановить твое состояние. Ты должна согласиться. Должна, должна.
Дрожащей рукой я вынимал из своего бумажника квитанции на
— Что это такое? — сказала графиня Орлова, хмуря брови.
— Это деньги, которые находятся в моем распоряжении. Здесь около трехсот тысяч франков. Через две недели я могу получить еще сто тысяч. Бери, бери их. Как я был бы счастлив, если бы ты могла…
Я замолчал. Она сделала нечто невероятное: она схватила мою руку и поцеловала ее.
— Знаешь ли ты, — сказала она с печальной улыбкой, — знаешь ли ты, что этого не хватило бы, чтобы заплатить даже четверть моих долгов?
— Мы отдадим сначала это, — воскликнул я. — А затем ты оставишь все, продашь все и уйдешь со мной.
— С тобой? С тобой?.. Дитя мое, да можешь ли ты представить себе меня, которую ты так любишь, вне этой роскоши?
— Что же тебе дороже, — резко воскликнул я, — эта роскошь или я? В конце концов у тебя не будет ни роскоши, ни меня.
— Вот в этом-то ты, может быть, и ошибаешься. Разве ты не слышал, как я прошептала: в конце концов, почему я должна потерять тебя?
— Я не понимаю.
— Я постараюсь заставить тебя понять. Заметил ли ты сегодня вечером одного почтенного господина, одетого капитан-пашой?
— Что? Это чудовище, этого смешного старикашку, который желал все время танцевать с тобой? Я два раза чуть не ударил его.
— Тс, тс, — сказала она, смеясь. — Хорошее бы ты сделал дело! Прежде всего, он не так стар, — ему всего пятьдесят восемь лет. Это очень известный грек из Александрии, Василий Кератопуло. У него от двухсот до трехсот тысяч фунтов стерлингов дохода.
— Ну и что же?
— Ну и что же?
— Я боюсь понять. Что это значит? Ты хочешь выйти замуж за этого отвратительного старика?
— Тише, тише, — сказала она, смеясь. — Выйти замуж? О, конечно, он только об этом и мечтает. Но в данный момент вопрос идет о более короткой операции.
— Он дает тебе деньги в долг?
— В долг! Гм! Это, быть может, не вполне точное выражение.
— В таком случае я понимаю все меньше и меньше.
— Правда? Ты меня удивляешь. Ну что же, догадайся, ищи. Я начал дрожать всем телом.
— Сейчас, — сказал я, пытаясь овладеть своим голосом, — ты мне сказала: почему я должна потерять тебя?
— Да, почему?
Она продолжала наблюдать за мной в зеркало.
— Нет! — прошептал я. — Такой позор… и ты могла хоть минуту думать, что я соглашусь на это?
Она досадливо повела плечами.
— Знаешь ли ты, что я скорее готов убить тебя? — сказал я.
— Дитя мое, — сказала она с усталым видом, — все, что ты хочешь, но только, пожалуйста, без трагедий! Есть вещи, повторяю тебе, от которых я никогда не откажусь. Вот от этого, этого, этого… — И гордым жестом она указывала на тысячу безделушек в своей комнате. — Одним словом, от роскоши. Ты и не воображаешь, насколько она связана с любовью, которую ты ко мне питаешь. Без нее — чем бы я была? У меня, ты знаешь, есть горничные, такие же красивые, как я, и притом моложе меня. Ну, довольно. Что сказано, то сказано. И что тебя во всем этом пугает? Кератопуло — это эпизод, понимаешь? Когда его состояние будет в моем распоряжении, мне нетрудно будет в какие-нибудь полгода
— Не думай, однако, что меня забавляет капитуляция перед этим старцем. Конечно, я решусь на это только в случае, если…
— Если что?
— Нет, я не хочу тебе говорить. Это значило бы, быть может, обманывать тебя напрасной надеждой.
— Скажи, умоляю тебя.
— Ты хочешь? Ну, хорошо. У нас сегодня 14-е. 21-го я могу получить из Константинополя телеграмму, которая освободит меня от всех этих забот, и мне не нужно будет жертвовать собой.
— 21-го?
— Да. В Константинополь в этот день приходит почта из Одессы. У меня есть земли в Азербайджане, ценностью более чем в миллион рублей золотом. Советы конфисковали их запрещение. Джемаль-паша находится в настоящее время в Тифлисе и хлопочет о том, чтобы мне вернули земли. Если его хлопоты увенчаются успехом, ты будешь ему обязан тем, что я останусь непорочной.
Она засмеялась. Это прилагательное должно было ей казаться очень смешным.
— А если 21-го ты узнаешь, что земли все-таки конфисковали?
— Я уже сказала: я приму ухаживание Кератопуло. Какая скука, однако! Из-за миллиона!
Я поднял голову.
— Из-за одного миллиона?
— Но не все ли тебе равно? Та ли цифра, или другая. У тебя ведь нет этого миллиона, не правда ли?
— 21-е! До тех пор ты не примешь никакого решения. Ты мне обещаешь? Клянешься?
— Обещаю. Но не нужно возлагать на это больших надежд. Знаешь ли ты, какие шансы на то, что конфискация будет снята? Десять на сто, может быть.
— Ты обещала.
— Что ты думаешь делать? Ты меня интригуешь.
— Это касается одного меня.
Я не хотел рассказывать ей, какая безумная надежда охватила меня. Целая неделя! Этот срок представлялся мне спасением. В стране, где царила спекуляция, мне казалось невозможным не превратить в миллион мои 300 тысяч франков. Ведь это значит всего только два раза удвоить их. Раньше меня удерживал от этого пути страх внезапной потери. Но чего я
мог бояться теперь? Я мог только выиграть. Мне нечего было терять, потому что, теряя ее, я терял все. Желать, нужно только сильно желать! И у меня было это желание, эта воля!
— У меня твое слово. Теперь, пожалуйста, не будем говорить об этом ни слова до 21-го.
В первый раз я говорил с ней таким тоном. Она посмотрела на меня с удивлением, к которому примешивалась частица восхищения.
— Я тебе повторяю, — сказала она серьезно, — мне будет очень жаль потерять тебя, мой друг.
Денег, Боже мой, денег, денег!
Контора Альберта Гардафуя находилась на улице Бабэдриос. Внешний вид этой конторы, чисто восточный, представлял разительный контраст с размахом тех дел, которые вел этот молодой человек. К какой национальности принадлежал Альберт? К французской, в конце концов, я полагаю. Он родился в Фа-наре. Отец его был египтянин, а мать армянка. В начале войны он был телеграфистом турецкой армии, а в конце ее служил переводчиком в английской армии в Палестине. В общем, чрезвычайно любезный и обязательный малый.