Владетельница ливанского замка
Шрифт:
— Очень благодарны, капитан, но мы пригласили в собрание приехавших товарищей.
— Значит, до вечера. Мы ведь, конечно, в конце концов встретимся в каком-нибудь кабаке.
В Табари, самом элегантном ресторане города, мы встретили большую группу постоянных посетителей Курзала, в том числе Гобсона с двумя дамами в розовом, уже готовых сесть за стол.
В первые десять минут мы не обменялись ни единым словом. Я чувствовал в Вальтере обдуманное желание устроить мне сцену, но ему не хотелось начинать. Он ожидал повода. Не в силах выносить дольше такое положение, я решил помочь ему.
— Итак, ты завтра уезжаешь в отпуск?
— Да.
Он играл своим ножом.
— У меня уже заказано место. Конечно, я мог бы отсрочить отъезд, если бы…
— Если бы?
— Да задержать его хотя бы на четыре-пять дней, чтобы иметь возможность уехать с тобой. Я даже немного рассчитывал на это.
— Как мог ты на это рассчитывать?
— Очень просто. Из госпиталя ты первое время писал своим старым товарищам из Пальмиры. Таким образом, мы Узнали, что срок твоего отъезда, по выздоровлению, предполагается в конце апреля. Затем твои письма прекратились.
Тогда мы придумали получать о тебе известия другим способом. Нам было известно, что ты поправляешься и твоя выписка из госпиталя не затянется. Приближался срок моего собственного отпуска, и я уехал в Бейрут с мыслью проделать путешествие вместе с тобой — до Марселя, а может быть, и до Парижа. Вот и все!
Я молчал. Вальтер занялся расстегиванием ошейника своей борзой. Я видел, что разговор придется опять начинать мне.
— Там все здоровы?
— Где?
— В полку, конечно.
— Ты очень любезен! Все здоровы.
— Руссель?
— Здоров.
— Д'Оллон?
— Тоже. Он уедет в отпуск, когда вернусь я.
— А маленький Ферьер?
— У него была лихорадка по приезде и затем еще дня три на Евфрате. Теперь он совсем молодцом. Думаю, из него будет толк.
— Он знает, чего ему держаться.
— Да, ты прав.
— А ты?
— Я?
Вальтер тихо рассмеялся.
— Тебе стоит только взглянуть на меня.
— У вас было неспокойно это время?
— Порядком. Когда тебя ранили, поход против руаллахов приближался к концу. Я думаю, что на некоторое время они успокоились. Тогда нас заставили немного продвинуться влево по направлению к Евфрату, который мы и перешли между Мейденом и устьем Кабура. Дело заключалось в том, чтобы подстеречь маммаров на месте их летней стоянки. Затем одна из их шаек сняла наш пост. Мы пошли за ней.
— Одной колонной?
— Нет, тремя. Руссель, твой заместитель, пошел по правому берегу до Абукемала и затем поднялся вдоль английской границы. Д'Оллон шел по левому берегу Евфрата до Ракки. Мы считали, что на его долю придется меньше всего дела. Я же с Ферьером и с остатками отряда направился на Хассече, где назначил свидание Русселю. Мне пришлось ждать его целую неделю.
— Почему?
— Думая, что опередил меня, он позволил себе маленькую прогулку до Тигра. Ты ведь знаешь Русселя.
— И у него не было стычек с курдами?
— Ни одной. Он не потерял ни одного человека, ни одного верблюда. Так же, как и я, впрочем. Вот д'Оллон действительно попал в драку сейчас же вслед за тем, как мы разошлись.
— Наскочили на бкейеров?
— Вот именно, — сказал Вальтер, кинув на меня взгляд, в котором я уловил оттенок радостного удовлетворения, — на бкейеров. Ты, значит, за три месяца не совсем еще забыл имена этих господ!
— Держу пари, что этими бкейерами командовал Али Бжун.
— У нас есть веские основания думать именно так, хотя он и не вручил нам своей визитной карточки. У д'Оллона было всего сорок человек. Бкейеров же насчитывалось три сотни. Д'Оллону удалось проскользнуть, но у него оказались убитые. Шесть туземцев и два француза, из них Францескини.
— Адъютант Францескини убит?
— Убит. Вчера я хлопотал о нем по канцеляриям. Узнавал о судьбе своего предложения представить его к медали. Будет ли ходатайство удовлетворено — не знаю. Нас недолюбливают в Главном штабе. Мы мешаем составителям рапортов, которые изображают страну замиренной.
— А убийцы бригадира Лаказа? — сказал я, уклоняясь от намека. — Вы разыскали их наконец?
— Да, — ответил он, — я их поймал.
— Каким образом? Он усмехнулся.
— Право, ты еще, кажется, находишь возможным интересоваться этими пустяками!
— Как же ты их поймал?
— О, очень просто. Между Тель-Каукебом и Хассече у нас был проводником бедуин-таи. И вот вечером, на бивуаке, этот парень нечаянно роняет свой кинжал… Кинжал Лаказа.
— И тогда?
— Тогда я приказал оставить его наедине со мной и двумя мегаристами, двумя здоровенными малыми, друзьями Лаказа. Понимаешь?
— И он признался?
— Да, он все рассказал! Убийцы были из племени таи, расположившегося как раз по соседству. Я действовал лично с десятью молодцами и Ферьером, которого надо еще воспитать. Представляешь себе сцену: рассвет, малочисленное племя — едва тридцать палаток, воющие собаки, разбегающиеся во все стороны женщины, мужчины, которые запутываются в веревках собственных палаток. Не понадобилось и пяти минут. Убийц было четверо.
— Ты взял их живыми?
— Живыми… Я узнал, что в Алепе, перед взводом, они Держались молодцами.
Рассказывая, он не переставал внимательно следить за тем, какое впечатление производит на меня его краткое повествование. Глаза его горели.
— Все это еще волнует тебя, — пробормотал он.
Мы молча опорожнили стаканы. Перед нашими глазами возникли одни и те же картины.
— А что мой мегари? — спросил я. — Что с ним?
— Который? Мешреф? На нем ездит Ферьер. Ему живется недурно.
— А, Ферьер!
Вальтер заговорил глубоким голосом:
— Эти животные положительно необыкновенны. Если ты вернешься к нам через полгода, — уверяю тебя, Мешреф тебя узнает.