Владигор и Звезда Перуна
Шрифт:
…Погрузившись в воспоминания, Евдоха и не заметила, как полночи пролетело. Лучина давно догорела и погасла, но в избе по-прежнему было светло, даже светлее прежнего. В печи ровным ясным пламенем горело одно-единственное березовое поленце. Но свет шел не от него.
Женщина посмотрела на спящего мальчика. Кулачок его правой руки разжался, и на раскрытой ладошке лежал маленький камень, излучавший серебристо-лунное сияние. Евдоха встала, подошла к спящему и осторожно взяла из его ладони камушек, оказавшийся не по размеру тяжелым.
Она положила камень на стол и открыла сундук. Порывшись в нем, она нашла наконец, что искала, — небольшой кожаный кошель с лямкой, чтоб на груди носить. Вернувшись к столу, она вложила камень в кошель. Тот целиком уместился в нем, и вновь стало темно. Евдоха вдруг спохватилась, что не дошила детскую рубашку, и вновь вынула светящийся многогранник.
Он так и светил ей до утра. Глаза Евдохи, когда она кончила работу, совсем слипались. Она зевнула, положила голову на руки и мгновенно заснула.
Разбудил ее невероятный шум. На лавке плакал в голос мальчик, коза с меканьем бродила по избе, ей тоненько вторил козленок, в дверь колотили кулаком, и сердитый голос кричал:
— Ты померла там, что ль? Евдоха, слышь? Это я, Саврас, открой!
— Чуток погоди! — крикнула она в ответ. — Неодетая я!
Стук прекратился.
— Замолчи, окаянная! — прикрикнула Евдоха на козу и, посмотрев на голого мальчика, который сидел на лавке свесив ноги, заторопилась. — Сейчас, мой милый. Вот рубашечка твоя готовая. Замерз, поди. А я-то, баба глупая, заснула, надо же так!
Она, приговаривая, надела на него через голову длинную льняную рубашку, которая вовсе не оказалась теперь длинной и едва прикрывала мальчику колени. Тот продолжал плакать, указывая рукой на стол.
— Ах, да ты игрушечку свою хочешь, — догадалась Евдоха. Она схватила потускневший при утреннем свете многогранник и хотела отдать ему, но, вспомнив про Савраса за дверью, быстро сунула камень в кошель, накинула его мальчику на шею и заправила под рубашку. Тот сразу же перестал плакать и успокоился.
— Евдоха, леший тебя задери! — Дверь вновь загудела под ударами кулака.
— Вот ведь явился не в пору, — проворчала Евдоха, накинула на себя лоснящуюся от ветхости телогрею и пошла отворять. «А дверь-то не заперта, — мелькнуло у нее в голове. — Мог бы и сам войти…»
Она толкнула дверь, и та без усилий открылась наружу.
На крыльце стоял румянощекий Саврас, глаза его сверкали. На усах запеклась свежая кровь.
— Ну удружила, соседка, неча сказать! — набросился он на Евдоху. — Подсунула жеребца! Он же бешеный у тебя!
Та отступила на шаг в сени, оторопело глядя на него:
— Что стряслось-то, скажи толком?
— Бешеный он, точно говорю. — В словах Савраса прозвучала обида, — Коней моих в конюшне всех перепугал, лягается, ясли разворотил, с ремней рвется. Я осадить его хотел, так он мордой своей злобной так меня пхнул, чуть нос не сломал! Иди забирай его обратно!
Евдоха всплеснула руками:
— Да куда ж я его заберу? У тебя конюшня, а у меня, гляди, сенник никудышный, и тот вот-вот развалится.
— То забота не моя. Твой жеребец, что хошь, то с ним и делай. Только живо давай, пока он коней моих не перекалечил!
— Да не он ли это бежит? — сказала Евдоха, глядя за спину соседу.
Тот живо обернулся. К ним со стороны Саврасова двора мчался вчерашний пришлый конь. Оборванные концы ремней волочились по снегу. Саврас попятился, споткнулся о порог и завалился спиной в сени, чуть не опрокинув на себя кадку с замерзшей водой.
— Дверь затвори! — крикнул он срывающимся от страха голосом.
Евдоха переступила через него и прикрыла дверь.
— Вот ведь наказание! — Саврас с оханьем поднялся на ноги. Он чувствовал себя неловко перед Евдохой за свой испуг и стал за это еще более зол на нее. — Ну а этот твой дохляк не помер еще?
Пока женщина раздумывала, что ему на это ответить, Саврас бесцеремонно отстранил ее и шагнул в горницу. Больше Евдоха не услышала от него ни слова. Он стоял раскрыв рот и вытаращив глаза на мальчика. Потом ошалело посмотрел на Евдоху и начал боком пробираться к выходу. На крыльце он вновь замер. Жеребец стоял неподалеку и не глядел на человека. Саврас медленно обошел его стороной, а затем, все убыстряя шаг и не выбирая дороги, побежал, проваливаясь в сугробы, в сторону своего двора.
Под вечер того же дня в дверь снова постучали. Стук на этот раз был вежливый и осторожный. Евдоха пошла открывать. На пороге стоял Потаня, бывший когда-то могучим деревенским кузнецом, а теперь совсем одряхлевший и сгорбившийся. Он долго обивал снег с войлочных онучей, кряхтел и все не решался войти в избу. Евдоха вспомнила, что живет он на другом конце деревни, растянувшейся вдоль Чурань-реки чуть ли не на версту, и подумала с тревогой, что неспроста старик проделал такой нелегкий для него путь по глубокому снегу.
Мальчик сидел за столом и старательно выскребал из глубокой глиняной плошки остатки гречневой каши. Ложку он держал не слишком умело, и это не ускользнуло от зоркого взгляда старика.
Потаня сел напротив и промолвил:
— Едок он у тебя хороший, а давно ли есть научился?
Евдоха села рядом с мальчиком и налила в кружку козьего молока из жбана. Молока оставалось еще много, коза доилась на диво щедро, как в летнюю травную пору.
— Попей, дядя Потаня, молочка. Теплое еще. Замерз небось?