Владимир Ленин. Выбор пути: Биография.
Шрифт:
«Я не раз указывал, — писал Энгельгардт, — что у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации… Каждый гордится быть щукой и стремится пожрать карася». Иными словами, заключает Ульянов, «тенденция крестьянства — вовсе не к «общинному» строю… а к самому обыкновенному, всем капиталистическим обществам свойственному, мелкобуржуазному строю — показана Энгельгардтом превосходно»16.
Самобытные черты российской деревни отнюдь не перечеркивают общих законов развития, ибо не все, но многое в этой «самобытности» — лишь пережиток прежних крепостнических отношений. «Народник выбрасывает за борт всякий исторический реализм, — пишет Владимир Ильич, — сопоставляя всегда действительность
Народники утверждали, что, позитивно оценивая развитие капитализма, марксисты тем самым лишь поддерживают всю фабричную систему жесткой регламентации, вторгающейся в народный быт. Или, как выразился писатель Боборыкин в романе «По-другому», вышедшем как раз в 1897 году, марксисты мечтают, мол, о «казарме с нестерпимым деспотизмом регламентации».
Отвечая Боборыкину, Ульянов солидаризируется с Верой Засулич, которая писала, что, пытаясь оградить общину и сохранить патриархальные формы хозяйства, якобы соответствующие «русской душе», народники как раз и поддерживают ту «регламентацию», которая была порождена крепостным правом и стала ныне совершенно «нестерпимой». И тот, кто помышляет о благе деревни, должен помнить, что оно возможно лишь «в атмосфере такого же широкого и всестороннего отсутствия этой старой регламентации, какое существует в передовых странах Западной Европы и Америки»18.
Характерной чертой народничества является, как пишет Ульянов, «интеллигентное самомнение»: «Народник рассуждает всегда о том, какой путь для отечества должны «мы» избрать, какие бедствия встретятся, если «мы» направим отечество на такой-то путь, какие выходы могли бы «мы» себе обеспечить, если бы миновали опасностей пути, которым пошла старуха-Европа, если бы «взяли хорошее» и из Европы, и из нашей исконной общинности, и т. д. и т. п. Отсюда то поразительное легкомыслие, с которым пускается народник (забыв об окружающей его обстановке) во всевозможное социальное прожектерство…»19
Уповая на «разум и совесть, знания и патриотизм руководящих классов», народники рекомендовали губернской администрации и земствам более энергичное вмешательство в крестьянское хозяйство. И Владимир Ильич приводит в этой связи саркастические замечания Энгельгардта по поводу обязательных правил, имеющих в виду «благо мужика», а посему запрещающих ему продавать землю и отказываться от надела, сеять рожь до 15 августа, пить водку на мельнице, бить щук весной, курить в лесу, рубить березки на «май», разорять птичьи гнезда и т. д.
«Забота о мужике, — едко писал Энгельгардт, — всегда составляла и составляет главную печаль интеллигентных людей. Кто живет для себя? Все для мужика живут!.. Мужик глуп, сам собою устроиться не может. Если никто о нем не позаботится, он все леса сожжет, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю испортит и сам весь перемрет»20.
Не ужесточение регламентации, не «вмешательство кабинетных «ученых» в хозяйство» миллионов крестьян способны улучшить положение деревни, замечает в этой связи Ульянов. Скалдин прав, — что не «насильственное уничтожение» общины, не «грубое вмешательство в крестьянскую жизнь» и принудительное «введение» иной системы землепользования способны дать позитивный результат. Решить эти проблемы могут только сами крестьяне. Ибо главное — и в этом Владимир Ильич опять-таки соглашается со Скалдиным — укрепить «личную свободу и нравственное достоинство крестьянской семьи, т. е. те высшие блага человека, без которых невозможны никакие успехи гражданственности»21.
В противовес надеждам на благие перемены «сверху», на совесть и патриотизм «руководящих классов» Ульянов приводит одно из фундаментальных, или, как он пишет, «одно из самых глубоких и самых важных положений» всей марксистской теории: «Вместе с основательностью исторического действия будет расти и объем массы, делом которой оно является». Иными словами, чем более сложные и радикальные проблемы предстоит решать России, тем более широкая масса людей — со всеми их идеалами и предрассудками — будет неизбежно вовлечена в это широкомасштабное «историческое действие»22.
Выше уже отмечалось, что именно базовые «аксиомы» марксизма оказались позднее забытыми многими его последователями. Между тем именно данное положение, отмечает Ульянов, четко отделяет марксистов от всех тех, кто «рассуждал о населении вообще и о трудящемся населении в частности, как об объекте тех или других более или менее разумных мероприятий, как о материале, подлежащем направлению на тот или иной путь…»23.
Те, кто действительно желает блага России, должны думать не о «социальном прожектерстве», не о том, как облагодетельствовать народ «сверху», а о том, чтобы просвещать массу трудящихся, дабы их участие в решении судеб страны носило не только самостоятельный, но и сознательный характер. «Исторический оптимизм» марксизма, пишет Ульянов, как раз и состоит в убеждении, что реальное развитие России ведет именно к такому результату24.
Могут ли социал-демократы оказать влияние на ход этого развития? Конечно, могут. Ульянов убежден, что организация, объединяющая крупнейшие пролетарские центры России, организация, пользующаяся среди рабочих таким же авторитетом, как питерский «Союз борьбы», — «подобная организация была бы крупнейшим политическим фактором в современной России, — фактором, с которым правительство не могло бы не считаться во всей своей внутренней и внешней политике…»25.
И первое, что необходимо для создания такой организации, — программа. В тюрьме Владимир Ильич написал «Проект и объяснение программы социал-демократической партии». В ссылке, продолжая эту работу, он пишет «Задачи русских социал-демократов» (1897).
Работая над программными документами российской социал-демократии, Ульянов был уверен, что объединение ее организаций и групп в партию — вопрос самого ближайшего времени. О совещании представителей питерских и киевских социал-демократов летом 1896 года в Полтаве он знал от Крупской, которая участвовала в этой встрече. Знал о попытках созвать общероссийский съезд в том же 1896 году московским «Рабочим союзом», а в марте 1897 года — киевским «Рабочим делом». Знал о созданной киевлянами «Рабочей газете». Крупская рассказала ему и о I съезде РСДРП, состоявшемся в Минске в марте 1898 года.
На съезде С. И. Радченко представлял петербургскую организацию, А. А. Ванновский — московскую, П. Л. Тучапский — киевскую, а Б. Л. Эйдельман и Н. А. Вигдорчик — «Рабочую газету», К. А. Петрусевич — Екатеринослав, а А. И. Кремер, А. Мутник и Ш. Кац — созданный в сентябре 1897 года «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше».
Накануне съезда его организаторы решили, что необходимо будет выпустить манифест о создании партии с кратким изложением ее программных принципов. Первоначально Радченко, видимо, предполагал использовать для этого «Проект и объяснение программы социал-демократической партии» Ульянова. Но, судя по всему, для нескольких страничек краткого манифеста эта брошюра оказалась слишком обширной. Киевляне внесли свой вариант, а когда Радченко отклонил его, предложили обратиться к Плеханову. Однако, поскольку связь с Плехановым, а тем более с Ульяновым, была достаточно сложной и требовала солидного запаса времени, Степан Иванович, поддержанный бундовцами, получил полномочия договориться со Струве26.