Владимир Ленин. Выбор пути: Биография.
Шрифт:
Крупская писала обо всем — и о том, как собирали грибы и ягоды, как настаивали на малине наливку и солили огурцы, что росло в огороде и саду, о котенке и собаке Дженьке… Но более всего — особенно в письмах Елизаровой, Калмыковой и Нине Струве — о работе… Как Ульянов пишет монографию о рынках, как переводят они книгу Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика английского тред-юнионизма», об отправке очередных статей и правке корректур… Именно эти письма и дали знакомым пищу для размышлений о том, что же лежит в основе отношений молодоженов.
Александра Михайловна Калмыкова 10 августа 1898 года написала Потресову: «Свадьба В. И. с Н. К. состоялась. Я недавно видела его сестру. Я никак не решу, что это — mariage d'estime [брак по взаимному уважению], mariage de raison [брак по здравому размышлению] или настоящий mariage [т. е. брак по любви]»31.
В более поздние времена, когда «лениниана» оказалась под крылом профессиональных ханжей, определенная недосказанность писем была возведена в особую добродетель. И однажды, когда Крупской попала в руки рукопись рассказа, где автор описывал, как сидели они с Владимиром Ильичем в ссылке с утра до ночи и с ночи до утра и занудно переводили с английского толстенную книжку, Надежда Константиновна не выдержала: «Подумайте только, на что это похоже! Ведь мы молодые тогда были, только что поженились, крепко любили друг друга, первое время для нас ничего не существовало. А он — «все только Веббов переводили». О другой аналогичной рукописи она коротко, но достаточно эмоционально написала: «Мы ведь молодожены были… То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти»32.
Был еще один вопрос, который начинал все более волновать семейство Ульяновых, но о чем Надежда Константиновна не писала ни слова…
Ариадна Тыркова, человек наблюдательный, очень точный и жесткий в характеристиках, отметила, что у Крупской не было ни грамма тщеславия. Была доброта, искренность, прямодушие. Был тот своеобразный аскетизм, которым отличались многие русские революционеры. «Но своеобразная женственность, — пишет Тыркова, — в ней была. Полнее всего выразила она ее в той цельности, с которой она вся, навсегда отдалась своему мужу и вождю. И еще в любви к детям»33.
19 апреля 1898 года, а по новому стилю как раз в день пролетарского праздника 1 мая, у Петра Струве родился сын Глеб. О гениальности ребенка счастливые родители прожужжали знакомым все уши. «Писала, между прочим, — рассказывает Крупская, — Нина Александровна Струве мне о своем сынишке: «Уже держит головку, каждый день подносим его к портретам Дарвина и Маркса, говорим: поклонись дедушке Дарвину, поклонись Марксу, он забавно так кланяется»34.
У другой подруги — Лидии Карловны, жены Тугана, — роды кончились трагически. В 30 лет, после нескольких выкидышей, она умерла от острой анемии. Впрочем, Михаил Иванович очень быстро женился вновь, и вторая жена благополучно родила ему сына35. Двое детей было уже у Степана Радченко. В самой Шуше шестой ребенок родился у Проминских. У Кржижановских и Лепешинских родились дочери. Жена Ванеева — Доминика уже ходила в положении, и бабки сулили ей сына. А у Старковых новорожденный ребенок умер36.
В конце концов Мария Александровна Ульянова, тосковавшая по внукам, не выдержала. После новогодних праздников, в письме Надежде Константиновне, она спросила напрямую, здорова ли она и долго ли еще ждать «прилета пташечки». Крупская ответила: «Что касается моего здоровья, то я совершенно здорова, но относительно прилета пташечки дела обстоят, к сожалению, плохо: никакой пташечки что-то прилететь не собирается»37.
Паниковать по этому поводу не стали, но через год, когда Крупская приехала в Уфу для завершения срока ссылки, она обратилась к врачу. «Надя, — писал Владимир Ильич, — должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю тому назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2–6 недель лечь»38.
Лениновед Григорий Хаит отыскал в Уфе запись окончательного диагноза, поставленного доктором Федотовым: «генитальный инфантилизм». И никакое лечение в те времена помочь не могло.
Писать об этом приходится не ради суетного любопытства, а лишь потому, что и этот сугубо деликатный вопрос тоже стал поводом для грязных сплетен и глумливых инсинуаций.
Для Владимира Ильича и Надежды Константиновны это была драма. Оба они любили детей. Он, выросший в окружении трех десятков разновозрастных, шумных родных и двоюродных братьев и сестер… Она, готовившая себя к педагогической деятельности и влюблявшаяся в каждую глазастую и смышленую девчушку…39 Им так недоставало их теперь — своих.
А дети были все время рядом. Приезжали в гости с трехмесячной дочерью Лепешинские. И «за те два дня, что у нас пробыли, — писала Крупская, — наполнили нашу квартиру шумом, детским плачем, колыбельными песенками и т. д. Девчурка у них славненькая, но оба они такие нежные родители, что ни минуты не дают девочке покою, поют, танцуют, тормошат ее»40.
Привязались и к Миньке — сыну поселенца, латыша-катанщика Петра Ивановича и Анны Егоровны Кудум, снимавших флигель в том же дворе у Петровой. «Отец был горький пьяница, — рассказывает Крупская. — Было Миньке шесть лет, было у него прозрачное бледное личико, ясные глазки и серьезный разговор. Стал он бывать у нас каждый день — не успеешь встать, а уж хлопает дверь, появляется маленькая фигурка в большой шапке, материной теплой кофте, закутанная шарфом, и радостно заявляет: «А вот и я». Знает, что души в нем не чаяла моя мама, что всегда пошутит и повозится с ним Владимир Ильич»41.
Рассказывала о нем Крупская и в письмах: «Мальчуган лет пяти и часто у нас толчется. Утром, как узнал, что Володя приехал, второпях схватил матернины сапоги и стал торопливо одеваться. Мать спрашивает: «Куда ты?» — «Да ведь Владимир Ильич приехал!» — «Ты помешаешь, не ходи…» — «О, нет, Вл. Ил. меня любит!» (Володя действительно его любит). Когда же вчера ему дали лошадь, которую Володя привез ему из Красноярска, то он проникнулся к Володе такой нежностью, что даже не хотел идти домой спать, а улегся с Дженькой на половике. Потешный мальчушка!»42
Постоянно толклись и кормились у Ульяновых и младшие детишки Проминского. С каждой посылкой, приходившей из Москвы, и в каждую поездку Владимира Ильича в Красноярск им обязательно доставались игрушки и подарки.
Казалось бы, ну и слава богу! Однако естественное желание помочь этой многодетной семье дало повод нынешним «лениноедам» обвинить Ульянова в «болезненной патологической агрессивности», которая уже тогда предвещала, что «в недалеком будущем обагрит горячей, тяжелой соленой волной крови всю российскую землю».
Это цитата из книги Владимира Солоухина «При свете дня». В его руки попала как-то книжка Доры Штурман «В. И. Ленин». И он с восторгом выписал из нее обширный пассаж: Крупская «в своих воспоминаниях о нем [Ульянове] рассказывает, как однажды в Шушенском он охотился на зайцев. Была осень, пора, предшествующая ледоставу. По реке шла шуга — ледяное крошево, готовое вот-вот превратиться в броню. На маленьком островке спасались застигнутые ледоставом зайцы. Владимир Ильич сумел добраться в лодке до островка и прикладом ружья набил столько зайцев, что лодка осела под тяжестью тушек… Способность испытывать охотничье удовлетворение от убийства попавших в естественную западню зверьков для Ленина характерный штришок»43.