Владимир Мономах, князь-мифотворец
Шрифт:
Обвинения, выдвинутые Давыдом Игоревичем, были весьма серьезны: в его устах положение выглядело так, будто теребовльский князь вынашивает планы захвата «отчины» Святополка — Турово-Пинского княжества, где в разные годы правили его отец и старший брат, — еще более вопиющими они должны были выглядеть в свете только что провозглашенной Любечской доктрины: «каждый да держит отчину свою».
Когда Василько приехал с «малою дружиной» на княжеский двор, его встретил Святополк, а в избе к ним присоединился Давыд Игоревич. «И стал говорить Святополк: “Останься на праздник”. И сказал Василько: “Не могу остаться, брат: я уже и обозу велел идти вперед”. Давыд же сидел как немой. И сказал Святополк: “Позавтракай хоть, брат”. И обещал Василько позавтракать. И сказал Святополк: “Посидите вы здесь, а я пойду распоряжусь”. И вышел вон, а Давыд с Васильком сидели. И стал Василько говорить с Давыдом, и не было у Давыда ни голоса, ни слуха, ибо был объят ужасом и обман имел в сердце. И, посидев немного, спросил Давыд: “Где брат?”. Они же сказали ему: “Стоит на сенях”. И, встав, сказал Давыд: “Я пойду за ним, а ты, брат, посиди”. И, встав, вышел вон. И как скоро вышел Давыд, заперли Василька, — 5 ноября, — и оковали его двойными оковами, и приставили к нему стражу на ночь. На другое же утро Святополк созвал бояр и киевлян и поведал им, что сказал ему Давыд, что “брата твоего убил, а против тебя соединился с Владимиром и хочет тебя убить и города твои захватить”. И сказали бояре и люди: “Тебе, князь, следует заботиться о голове своей; если правду сказал Давыд, пусть понесет Василько наказание; если же неправду сказал Давыд, то пусть сам примет месть от Бога и отвечает перед Богом”. И узнали игумены и стали просить за Василька Святополка; и отвечал им Святополк: “Это все Давыд”. Узнав же об этом, Давыд начал подговаривать на ослепление: “Если не сделаешь этого, а отпустишь его, то ни тебе не княжить, ни мне”. Святополк хотел отпустить его, но Давыд не хотел, остерегаясь его». Поэтому на следующую ночь Василько был вывезен в оковах в маленький город, находившийся в десяти верстах от Киева, и заключен в «малой избе», где увидел торчина, точившего нож, и понял, что хотят его ослепить. «И вот вошли посланные Святополком и Давыдом Сновид Изечевич, конюх Святополков, иДмитр, конюх Давыдов, и начали расстилать ковер, и, разостлав, схватили Василька, и хотели его повалить; и боролись с ним крепко, и не смогли его повалить. И вот влезли другие, и повалили его, и связали его, и, сняв доску с печи, положили на грудь ему. И сели по сторонам доски Сновид Изечевич и Дмитр, и не могли удержать его. И подошли двое других, и сняли другую доску с печи, и сели, и придавили так сильно, что грудь затрещала. И приступил торчин, по имени Берендий, овчарь Святополков, держа нож, и хотел ударить ему в глаз, и, промахнувшись глаза, перерезал ему лицо, и видна рана та у Василька поныне. И затем ударил его в глаз, и исторг глаз, и потом — в другой глаз, и вынул другой глаз. И был он в то время как мертвый. И, взяв его на ковре, взвалили его на телегу, как мертвого, повезли во Владимир»{162}.
Показательно, что в событиях 1097 г. устранение политического конкурента осуществляется не путем его физического устранения, а путем ослепления, внедрение которого в политическую практику стало следствием влияния Византии, где эта процедура часто использовалась для нейтрализации политических противников. Некоторые исследователи даже предполагали, что ослепление Василька явилось следствием интриг византийского правительства, для чьих интересов на Балканах мог представлять угрозу этот чересчур энергичный князь{163}, со слов которого известно, что он намеревался совершить вторжение в подвластную Византии Дунайскую Болгарию. Таким образом, организаторы ослепления Василька, по сути дела, представляются как агенты «иностранного влияния», однако, на наш взгляд, этот вопрос можно прояснить проще.
Если вспомнить, что убийца Ярополка Изяславича нашел убежище у брата Василька, можно предположить, что Святополк имел некоторые основания для применения против него столь радикальных мер, хотя обвинение в попытке захвата Турово-Пинской земли стоит рассматривать как позднейшее дополнение. Сложнее понять мотивы Давыда Игоревича, который по приезде во Владимир заключил Василька на дворе какого-то Вакея под охраной тридцати человек и двух княжьих «отроков». По-видимому, князь долго не мог определиться с тем, как ему следует поступить со своим пленником.
Тем временем об этом преступлении стало известно, и оно вызвало соответствующую реакцию князей: «Владимир же, услышав, что схвачен был Василько и ослеплен, ужаснулся, заплакал и сказал: “Не бывало еще в Русской земле ни при дедах наших, ни при отцах наших такого зла”. И тут тотчас послал к Давыду и Олегу Святославичам, говоря: “Идите в Городец, да поправим зло, случившееся в Русской земле и среди нас, братьев, ибо нож в нас ввержен. И если этого не поправим, то еще большее зло встанет среди нас, и начнет брат брата закалывать, и погибнет земля Русская, и враги наши половцы, придя, возьмут землю Русскую”. Услышав это, Давыд и Олег сильно опечалились и плакали, говоря, что “этого не бывало еще в роде нашем”. И тотчас, собрав воинов, пришли к Владимиру. Владимир же с воинами стоял тогда в бору. Владимир же, и Давыд, и Олег послали мужей своих к Святополку, говоря: “Зачем ты зло это учинил в Русской земле и вверг нож в нас? Зачем ослепил брата своего? Если бы было у тебя какое обвинение против него, то обличил бы его перед нами, а, доказав его вину, тогда и поступил бы с ним так. А теперь объяви вину его, за которую ты сотворил с ним такое”. И сказал Святополк: “Поведал мне Давыд Игоревич: “Василь-ко брата твоего убил, Ярополка, и тебя хочет убить и захватить волость твою, Туров, и Пинск, и Берестье, и Погорину, а целовал крест с Владимиром, что сесть Владимиру в Киеве, а Васильку во Владимире”. А мне поневоле нужно свою голову беречь. И не я его ослепил, но Давыд; он и привез его к себе”. И сказали мужи Владимировы, и Давыдовы, и Олеговы: “Не отговаривайся, будто Давыд ослепил его. Не в Давыдовом городе схвачен и ослеплен, но в твоем городе взят и ослеплен”. И сказав это, разошлись. На следующее утро собрались они перейти через Днепр на Святополка, Святополк же хотел бежать из Киева, и не дали ему киевляне бежать, но послали вдову Всеволодову и митрополита Николу к Владимиру, говоря: “Молим, княже, тебя и братьев твоих, не погубите Русской земли. Ибо если начнете войну между собою, поганые станут радоваться и возьмут землю нашу, которую собрали отцы ваши и деды ваши трудом великим и храбростью, борясь за Русскую землю и другие земли приискивая, а вы хотите погубить землю Русскую”. Всеволодова же вдова и митрополит пришли к Владимиру, и молили его, и поведали мольбу киевлян заключить мир и блюсти землю Русскую и биться с погаными. Услышав это, Владимир расплакался и сказал: “Воистину отцы наши и деды наши соблюли землю Русскую, а мы хотим погубить”. И уступил Владимир мольбе княгини, которую почитал как мать, памяти ради отца своего, ибо сильно любил он отца своего и при жизни и по смерти не ослушивался его ни в чем; потому и слушал он ее как мать свою и митрополита также чтил за сан святительский, не ослушался мольбы его»{164}. Нетрудно заметить, что в этом летописном рассказе инициатива приписывается Владимиру Мономаху, выступившему организатором коалиции, направленной против Святополка, которому инкриминировалось свершившееся преступление. Составитель этого рассказа довольно жестко относится к киевскому князю, заставляя его оправдываться перед двоюродными братьями и добавляя для большего унижения, что разъяснения, данные Святополком, не удовлетворили даже «мужей» Мономаха и Святославичей. По мнению А.А. Гиппиуса, этот фрагмент принадлежит не автору первоначального текста Василию, а его позднейшему редактору. Учитывая благожелательную тенденцию прежде всего по отношению к Мономаху, в этом редакторе, по-видимому, следует видеть выдубицкого игумена Сильвестра, работавшего над «Повестью временных лет» в 1116 г., когда уже существовала возможность официальной критики умершего к тому времени Святополка. Но текстологическая ситуация в данном случае осложняется предположением исследователя о том, что в этом тексте отразилась рука еще одного редактора, работавшего над «редакцией 1118 г.», который мог ввести в число действующих лиц митрополита Николая и вставить в текст панегирик Мономаху следующего содержания: «Владимир был полон любви: любовь имел он и к митрополитам, и к епископам, и к игуменам, особенно же любил монашеский чин и монахинь любил, приходивших к нему кормил и поил, как мать детей своих. Когда видел кого шумным или в каком постыдном положении, не осуждал того, но ко всем относился с любовью и всех утешал…» Как считает А.А. Гиппиус, этот пассаж может быть дополнением к финальной части рассказа о столкновении князей («Княгиня же, побывав у Владимира, вернулась в Киев и поведала все сказанное Святополку и киевлянам, что мир будет. И начали слать друг к другу мужей и помирились на том, что сказали Святополку: “Это козни Давыда, так ты иди, Святополк, на Давыда и либо схвати, либо прогони его”. Святополк же согласился на это, и целовали крест друг другу, заключив мир»), после которой продолжался «первоначальный текст» летописца Василия.
Василий же рассказывает следующее: «…Когда же Василько был во Владимире, в прежде названном месте, и приближался Великий пост, и я был тогда во Владимире, однажды ночью прислал за мной князь Давыд. И пришел к нему; и сидела около него дружина его, и, посадив меня, сказал мне: “Вот молвил Василько сегодня ночью Улану и Колче, сказал так: “Слышу, что идут Владимир и Святополк на Давыда; если бы Давыд меня послушал, то я бы послал мужей своих к Владимиру с просьбой воротиться, ибо я знаю, что сказать ему, — и он не пойдет дальше”. И вот, Василий, посылаю тебя, иди к Васильку, тезке твоему, с этими отроками и молви ему так: «Если хочешь послать мужей своих и если Владимир воротится, дам тебе любой город, который тебе люб, — либо Всеволожь, либо Шеполь, либо Перемышль»”. Я же пошел к Васильку и поведал ему все речи Давыда. Он же сказал: “Того я не говорил, но надеюсь на Бога. Пошлю к Владимиру, чтобы не проливали ради меня крови. Но то мне дивно, что дает мне город свой, но мой Теребовль — мое владение и ныне и в будущем”, что и сбылось, ибо вскоре он получил владение свое. Мне же сказал: “Иди к Давыду и скажи ему: «Пришли мне Кульмея, да пошлю его к Владимиру»”. И не послушал его Давыд, и послал меня опять сказать ему: “Нет тут Кульмея”. И сказал мне Василько: “Посиди немного”. И повелел слуге своему идти вон, и сел со мною, и стал мне говорить: “Вот слышу, что хочет меня выдать полякам Давыд; мало он насытился моей кровью, — хочет еще больше насытиться, отдав меня им. Ибо я много зла сделал полякам и еще хотел сделать и мстить за Русскую землю. И если он меня выдаст полякам, не боюсь я смерти, но скажу тебе по правде, что Бог на меня послал это за мою гордость: пришла ко мне весть, что идут ко мне берендеи, и печенеги, и торки, и сказал я себе: если у меня будут берендеи, и печенеги, и торки, то скажу брату своему Володарю и Давыду: дайте мне дружину свою младшую, а сами пейте и веселитесь. И подумал: на землю Польскую пойду зимою и летом, и завладею землею Польскою, и отомщу за Русскую землю. И потом хотел захватить болгар дунайских, и посадить их у себя. И затем хотел отпроситься у Святопол-ка и у Владимира идти на половцев — да либо славу себе добуду, либо голову свою сложу за Русскую землю. Других помыслов в сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда. И вот, клянусь Богом и его пришествием, что не замышлял я зла братии своей ни в чем. Но за мое высокомерие низложил меня Бог и смирил”».
Разумеется, соседство с таким политически активным родственником было небезопасным для Давыда Игоревича, который, как выяснится чуть позже, поддерживал дружественные отношения с польским князем Владиславом Германом, чью землю Василько вместе с половцами опустошил в 1092 г. Кроме того, Давьщ мог претендовать на Теребовльскую волость Василька, которая при его предшественнике, видимо, входила в состав Волынской земли. Если учитывать все эти аспекты междукняжеских противоречий, становится понятным, почему волынский князь так быстро поверил интригам своих «мужей». Из рассказа Василька Василию выясняется и причина учиненной над ним расправы, связанная с тем, что волынский князь хотел выдать его полякам, хотя, по-видимому, имел на этот счет определенные сомнения.
Заметим, что и в рассказе Василия встречаются следы редакторского вмешательства, обусловленного вставкой дополнений о Владимире Мономахе: по тексту Василько вступает в переговоры с Давыдом, узнав о том, что на волынского князя ополчились Владимир и Святополк. Однако экспедицию на Волынь в действительности предпринял один Святополк, на которого данная задача была возложена коллективным решением князей. Из рассказа Василия следует, что первым о разрешении сложившейся ситуации задумался Давыд Игоревич, очевидно пытаясь найти выход из критического положения прежде, чем кто-либо из князей предпримет против него ответные действия.
В существующем виде рассказ Василия наводит на мысль, что Давьщ больше всего опасался Владимира Мономаха и даже предложил Васильку выступить посредником в переговорах с ним, обещая дать ему за это один из своих городов. Однако, как мы только что говорили, экспедиция против Давыда была поручена Святополку, а не Владимиру и состоялась она не весной 1098-го, а весной 1099 г. Учитывая эти фактические несоответствия, надо предположить, что предложение о посредничестве Василька не присутствовало в рассказе Василия, а появилось в процессе формирования текста «Повести временных лет». Это противоречие указывает на вторичность данного сюжета, имевшего целью возвеличивание Мономаха и дискредитацию его предшественника на киевском столе.
По всей видимости, Давыд Игоревич опасался вовсе не Святополка Изяславича, который ранней весной 1098 г. сам был вынужден обороняться за стенами Киева, и не Владимира Мономаха, который прямого отношения к волынским событиям 1098–1099 гг. не имел, а брата Василька Володаря. Но экспансионистские настроения, очевидно, одержали верх над пацифистскими и после Пасхи 1098 г. Давыд собрался захватить Теребовльскую волость. Так как Пасха 1098 г. приходилась на 28 марта, князь, вероятно, отправился в поход не ранее начала апреля. Таким образом, конечной целью устранения Василька с политической арены являлась экспроприация его владений, однако, встретившись у Божьска с войсками Володаря, Давыд заперся в городе, где был осажден перемышльским князем, который согласился снять осаду в обмен на освобождение Василька.
В летописи эти события описываются следующим образом: «…С приходом Пасхи, пошел Давыд, собираясь захватить Василькову волость; и встретил его Володарь, брат Васильков, у Божеска. И не посмел Давыд пойти против Василькова брата Володаря, и затворился в Божеске, и Володарь осадил его в городе. И стал Володарь говорить: “Почему, сотворив зло, не каешься в нем? Вспомни же, сколько зла натворил”. Давыд же стал обвинять Святополка, говоря: “Разве я это сделал, разве в моем это было городе? Я сам боялся, чтобы и меня не схватили и не поступили со мной так же. Поневоле пришлось мне пристать к заговору и подчиниться”. И сказал Володарь: “Бог свидетель тому, а нынче отпусти брата моего, и сотворю с тобою мир”. И, обрадовавшись, послал Давыд за Васильком, и, приведя его, выдал Володарю, и был заключен мир, и разошлись. И сел Василько в Теребовле, а Давыд пришел во Владимир». Вскоре после этого Ростиславичи вновь открыли военные действия против волынского князя: «И когда настала весна, пришли Володарь и Василько на Давыда и подошли ко Всеволожю, а Давыд затворился во Владимире. Стали они около Всеволожа, и взяли город приступом, и запалили его огнем, и побежали люди от огня. И повелел Василько иссечь их всех, и сотворил мщение над людьми неповинными, и пролил кровь невинную. Затем же пришли к Владимиру, и затворился Давыд во Владимире, а те обступили город. И послали к владимирцам, говоря: “Мы не пришли на город ваш, ни на вас, но на врагов своих, на Туряка, и на Лазаря, и на Василя, ибо они подговорили Давыда, и их послушал Давыд и сотворил это злодейство. А если хотите за них биться, то мы готовы, либо выдайте врагов наших”. Горожане же, услышав это, созвали вече, и сказали Давыду люди: “Выдай мужей этих, не будем биться из-за них, а за тебя биться можем. Иначе отворим ворота города, а ты сам позаботься о себе”. И поневоле пришлось выдать их. И сказал Давыд: “Нет их здесь”; ибо он послал их в Луцк. Когда же они отправились в Луцк, Туряк бежал в Киев, а Лазарь и Василь воротились в Турийск. И услышали люди, что те в Турийске, кликнули люди на Давыда и сказали: “Выдай, кого от тебя хотят! Иначе сдадимся”. Давыд же, послав, привел Василя и Лазаря и выдал их. И заключили мир в воскресенье. А на другое утро, на рассвете, повесили Василя и Лазаря, и расстреляли их стрелами Васильковичи, и пошли от города». Обратим внимание, что в тексте о том, что Давыд «затворился во Владимире» говорится два раза — до и после рассказа о взятии Всеволожа, — что позволяет квалифицировать этот сюжет как позднейшую вставку.