Владимир Мономах
Шрифт:
Речь держал один Святополк. Он выговорил, послам все русские обиды, вспомнил все нарушения половцами роты и теперь предлагал ханам съехаться той же осенью у Сакова, чтобы утвердить вечный мир, сняв с Руси ежегодный денежным откуп.
Послы слушали, молчали. Судя по тому, с какой поспешностью направили их ханы на Золотчу, Владимиру было видно, что половцы узнали через своих людей о подготовке руссами похода в степь и теперь хотели во что бы то ни стало предотвратить его. Мир им был не нужен. Кочевникам, живущим ежегодным переходом с летовища на зимовку, постоянными облавами южнорусских земель, нужна была эта веками заведённая война — внезапный выход из степи, проход через русские крепостицы на высоких берегах приднепровских рек и речек, удар по слабозащищённым городам
Святополк говорил речь от имени всех князей, а Владимир смотрел на него и думал о том, что и сам Святополк, и Святославичи хорошо понимают никчёмность и этой встречи, и последующей, потому что долгими годами было проверено: с половцами не может быть вечного мира. Просто и киевский князь, и Святославичи до последнего откладывают такой нужный для всей Руси поход в степь, стараясь перевалить все тяготы борьбы с кочевниками на переяславского пограничного князя. И он не прочь взвалить на себя эти тяготы и возглавить движение в степь, и он недаром заложил на виду всей Руси храм в Смоленске во славу новых побед над её врагами, но сегодня надо быть терпеливым: пусть Святополк хитрит, пусть Святославичи отговариваются хворью, безлюдьем, безденежьем, уже в который раз. Всё равно придёт, наконец, и его день.
Мономах умел ждать, умел терпеть, наверное, как никто другой, из князей. Правильно определив движение русской жизни и жизни окрестных стран и народов, он ждал, что время рано или поздно возьмёт своё. А сейчас он мягко улыбался и кивал головой — да, вечный мир желателен. Он думал, какими же глупцами в это время считают и его и других князей эти бессловесные ханские посланцы.
В начале сентября в Саков прибыли половецкие ханы.
Впервые в таком количестве они собрались все вместе с русскими князьями. Поле у Сакова на левом берегу Днепра было заставлено многочисленными шатрами — и русскими и половецкими. Ханы приехали с небольшим числом телохранителей: с малыми дружинами были и русские князья.
Первое совещание произошло в шатре Святополка. Сидели тесно на лавках, укрытых дорогими коврами. Как и следовало ожидать, всё началось с взаимных попрёков: Святополк выговаривал ханам все их клятвопреступления и неправды, ханы крутили головами, отговаривались тем, что русские князья не держали слова и не присылали вовремя ежегодных даней. Старый враг Боняк сидел напротив Мономаха. Владимир видел его настороженный взгляд, быстрые рысьи движения. Хан бросал в его сторону резкие слова: это переяславский князь не держит роты, это он задерживает денежные выплаты за мир, это он, нарушив посольский обычай, избил ханов Итларя и Китана, а потом перерезал всю их чадь.
Мономах молча слушал гневные слова Боняка и вспоминал, как они со Святополком уже не раз гнались за этим увёртливым степным хищником, стараясь отбить у него полон, а тот всё ускользал от них, заметал следы, обманывал их на бродах. Как было бы пригоже сейчас, как в Переяславле с Итларем, покончить со всеми ханами вместе. Но ведь не это решает успех дела. Появятся новые ханы. Половцы сильны своим множеством, своими табунами, только походы в степь и удары по их станам могут впредь обезопасить русские земли.
Он спокойно отвечал Боняку, и лишь тихий голос и бледность, разлившаяся по щекам, выдавали его волнение и негодование.
Потом был пир около Святополкова шатра, а наутро снова многие разговоры. На этот раз совещание проходило в шатре старого Аепы; князья
Ханы снова ловчили, жаловались на русские неправды, а князья ловили их на словах и радовались этому как малые дети, и было видно, что всё это игра, которая должна была прикрыть простое нежелание Святополка и Святославичей постоять за Русскую землю, взять на себя заботы и тяготы предстоящих походов, и. была ещё скрытая мысль, что если начнётся новый выход половцев на Русь, то Мономах как переяславский князь сам будет отбиваться от них.
После недельных пустых переговоров совещание, наконец, завершилось. 15 сентября 1101 года князья и ханы дали роту в том, что во веки веков они будут хранить мир друг к Другу, не порушат чужих рубежей, что русские земли отныне перестанут платить ежегодные денежные уклады половецким коленам и путь на обе стороны для послов и гостей будет чист:
На следующий день шатры были свёрнуты и поле под Саковом очистилось: ханы ускакали в степи, а князья разъехались по своим городам.
Конец 1101 и первая половина 1102 года прошли спокойно. Степь будто вымерла. Исчезли далёкие половецкие сторожи, которые постоянно толклись на краю поля, прекратились нападения половцев на купеческие караваны и на приграничные сёла и городки. Неужели ханы и впрямь решили, соблюдать мирное устроение?
В Киеве и Чернигове ликовали. В Переяславле сомневался и недоумевал Владимир Мономах. Теперь уже нелепой казалась его мысль о походе вглубь степи всеми русскими воинскими силами. И всё-таки Мономах не расстался с ней. Он не верил ханам — да и как можно было им верить, когда целых сорок лет, почти ежегодно, вся жизнь доказывала обратное.
Переяславский князь исподволь готовил к походу большое войско, перебирал народ в Переяславле и волости, снова выехал в Смоленск, а оттуда в Ростов, к сыну Святославу, встречался опять в Смоленске с Мстиславом. К этому времени Гита родила своего восьмого сына, которого нарекли Андреем в честь греческого святого Андрея Стратилата. После этого она занемогла и на долгие, недели оставалась в Переяславле, не сопровождая, как, обычно, мужа в его поездках по городам и волостям.
Осенью 1102 года во время пребывания Владимира в Смоленске туда пришла весть из Киева, поданная Святополком через срочного гонца. Тот, как всегда бывало в таких случаях, вошёл в горницу, мотаясь из стороны в сторону от усталости, весь облепленный октябрьской грязью, и лишь вымолвил несколько слов: «Князь, иди в Переяславль, Боняк вошёл в твою землю, ограбил волость, идёт к городкам на Суле».
Мономах не удивился. Ему казалось, что он постоянно ожидал эти вести, и теперь он действовал скоро и чётко. Послал одного гонца в Ростов к Святославу, чтобы высылал дружину и воев к Чернигову. Другого направил в Киев сказать Святополку, что идёт в Киев сам, третьего погнал в Переяславль к Ярополку сказать, чтобы блюл город от поганых, а его, Мономахову, дружину отпустил бы к Киеву.
Когда, загнав на пути, как в юности, коней, он появился в Киеве, Святополк был уже готов к походу. Братья не сказали друг другу ни слова ни о совещании в Сакове, ни о несбывшихся надеждах на вечный мир. Да и чего было говорить: всё было ясно — половцы получили год хорошей передышки, раскололи намечавшийся единый строй русских князей и ныне, по осени, как обычно, на сытых конях после летовища ринулись в Русь. Боняк — старый и коварный враг — оказался первым. Теперь иные ханы отрекутся от него, скажут, что они за него не в ответе, но что замыслят они завтра?