Владимир
Шрифт:
Было у Ярополка в запасе и конное войско, — оно ожидало в оврагах у Днепра, в поле, в лесах и рощах, готовое лететь вперед, как только понадобится.
И еще раз, когда обе рати остановились, выехали вперед с рогами кликуны князя Владимира, предлагали русским людям-братьям бросить оружие… Никто из стана Ярополка им не ответил, вместо этого лучники и пращники выпустили первую тучу стрел и камней, тысяцкие и воеводы приказали воинам идти вперед.
Люди эти хотели жить, еще вчера, быть может, шли они за ралом в поле, — и вот под их ногами загорелась земля, на небосклоне
А стрелы и камни летели уже с обеих сторон, вот двинулись вперед, как гигантская змея, воины Ярополка, вот столкнулись они с войском Владимира: глухо гудели щиты, кричали умирающие, звенели колья и вилы, свистели молоты, дубины.
Много раз сходились и расходились воины, рати то отступали, то стремительно бросались вперед, земля была усеяна трупами, залита кровью… Одновременно бой шел и в поле, туда вырвались из лесов всадники.
Ярополк и его старшины ошиблись: их всадников ждали в лесах всадники Владимира, они приняли бой и сами ударили на врага. Теперь кипели и берега и поле, нигде не было спасения…
И даже на Днепре уже загорелся бой: на этот раз начали его свионы, их лойвы и шнеки медленно подплыли к лодиям Ярополка, вот они приблизились, на борта высыпали закованные в броню воины, алая кровь залила лодии, струилась в голубую воду…
Варяги не смогли прорвать мост на Днепре, северные полки исходили кровью, а воины Ярополка прятались за валами, насыпанными заранее, к ним все подходила и подходила подмога.
Уже вечерело, когда рать Ярополка с неистовым криком рванулась вперед. Напрягая все силы, обливаясь кровью, сдерживали удар и стояли на месте воины Владимира. Казалось, еще одна минута — и смелые ратники верхних земель обратятся в бегство.
Внезапно позади Ярополковых полков раздались крики воинов, в спину им ударила какая-то неведомая сила, из лесов и зарослей по обоим берегам вырвались толпы людей, многие из них бросились в воды Днепра и поплыли к лодиям.
— Что случилось? — пересохшими губами спросил князь Ярополк, стоявший со своей старшей дружиной на круче.
— Проклятье! — завопил Блюд. — Нам ударили в спину. Что творится?! Княже! Нам нужно думать, как пробиться в Киев.
В вечерний час, когда у воинов Владимира не хватало уже сил, когда начали одолевать и могли одолеть их воины Ярополка, множество людей из Любеча, всей Остерской волости и других волостей бросились с мечами, луками и просто кольями в спину Ярополку. Спереди этих людей был и Микула.
Сперва Микула не узнал Бразда, как не узнал и Бразд его. Но вот воины встали друг против друга.
— Вы за кого? — громко крикнул Микула.
— Ярополковы мы! — ответил Бразд и тут узнал Микулу.
— А мы за Владимира, за старый закон и покон! — заревел Микула, тоже узнав Бразда.
И брат пошел против брата, простые люди из Любеча — против княжьих людей, но Микула ничего не боялся, а у Бразда была неуверенная, слабая рука. И Микула скоро угодил Бразду в голову. Простые люди одолели
Как ликовала душа Микулы, как радовался он, когда увидел, что на Днепре пылают лодии Ярополка, а воины его бегут, удирают в поле… Победа была так близко, она, наверное, пришла, уже, должно быть, князь Владимир плывет по Днепру в Любеч, чтобы двинуться на Киев.
Но Микула этого не видел — копье какого-то воина пришлось по старому шраму на лбу, он потерял память, свалился, как мертвец, на поле.
Но Микула был сильного, антовского рода, тело его выдержало. Поздней ночью он пришел в себя и сел на песке, недалеко от берега Днепра.
Ночь была холодная, земля влажная, вверху висели крупные звезды, они отражались в воде. Где-то в поле горел костер, невдалеке, бряцая оружием, расхаживали воины. Чьи они были, Владимира или Ярополка, Микула не знал.
И он пополз: если победу одержал Владимир, он узнает об этом позже, если же утром на берегах Днепра начнется новая сеча, он будет тут лишним, потому что не может даже ходить.
Микула полз вдоль днепровского берега, часто останавливался, отдыхал, глотал воду, снова полз, порой ложился, закрывал глаза, некоторое время лежал, потом пробирался дальше.
Утро застало его возле Любеча. Пошатываясь на непослушных ногах, хватаясь руками за лозняк, вылез Микула на кручу, прополз песками, добрался до своей нивы, до родной гречихи.
О, какая то была чудесная гречиха, как сладко она пахла, как тихо, заманчиво гудели пчелы, а где-то в вышине висел и лил на землю свою песню труженик-жаворонок.
Нужно было спешить, пока не проснулся Любеч, к своему дворищу, в отцовскую хижину, к очагу предков. Если уж умирать, так только там — да нет, он будет жить, должен жить наперекор врагам, во славу Владимира.
И он дополз до родного дворища, лег у ступенек, ведущих в хижину.
— Виста! Виста! — позвал Микула. В хижине никто не отзывался.
— Виста! Жена! Иди сюда, я немощен, не влезу. Снова молчание.
Тогда Микула, опираясь на руки, пополз со ступеньки на ступеньку, волоча за собой ноги, такие непослушные, тяжелые.
Наконец он очутился перед дверью, обеими руками толкнул ее, напрягая последние силы, перебрался через порог.
В хижине давно уже истлели угли в очаге, там было холодно, в углах и на помосте таилась темнота. Через распахнутую дверь волнами хлынул со двора свет. Микула увидел ведра, стоявшие сразу за порогом, старое оружие, висевшее на колышках, вытертый до блеска множеством ног каменный пол.
— Боги! — крикнул он. — Что это?
На полу, головой к дверям, широко раскинув руки, лежала окровавленная, изрубленная мечами мертвая жена его Виста.
Идя по пятам за ратью Ярополка, князь Владимир велел воинам на лодиях поспешать в Киев, а сам с дружиной двинулся на коне берегом Днепра и вскоре оказался в Любече.
Тут он разрешил дружине остановиться, сам сошел с коня, чтобы отдохнуть.
Воеводы советовали ему пойти в один из теремов, высившихся в лесу, но до них было далеко, и Владимир направился в старое городище.