Владычица Рима
Шрифт:
Несмотря на всю мягкую предупредительность ответа, пленник почувствовал себя оскорбленным:
– Да, госпожа, но об этом вам лучше спросить у господина Авеса. Он объяснит прекрасной госпоже, почему он выбрал именно нас. И, надеюсь, во всех кровавых подробностях.
– Не надо злиться, Луций. Не надо. Я-то вас не оскорбляла. А если вчера мое обращение показалось вам обидным, то моей вины тут нет. Так я поступала по незнанию, а не по злому умыслу.
Напоминание о вчерашнем заступничестве сделало пленника мягким:
– Конечно, госпожа очень добра к нам.
Лиина чуть заметно усмехнулась, но промолчала.
Похоже, она совсем не злая… Ободренный этим пленник решился спросить сам:
– Юная госпожа не знает, что хотят сделать с нами?
Забирая у него пустую чашку, Лиина ответила:
– Недалеко отсюда есть небольшое ущелье с одним входом и без выхода. Там мы держим тех немногих пленных, которых почему-либо оставили в живых. Мы их кормим. И, кажется, их никто не обижает…
– А потом?
Лиина задумалась:
– Потом? Мама говорит, что, когда мы заключим перемирие с римлянами, пленных можно будет обменять, а частью отдать за выкуп, но как будет на самом деле – я не знаю.
– Вы хотите заключить перемирие?
– Пока нет. Пока. Но не станем же мы покорять Рим. Следовательно, перемирие неизбежно.
– Да, госпожа, – довод девочки был безупречен. Откинувшись на жесткое изголовье, римлянин поднял глаза к потолку. Боль ушла из сердца, а по телу растеклась нежная и приятная слабость. – За все время службы —ни царапины и вот… Товарищи меня просто засмеют.
– Не засмеют, – в глазах девочки сверкнули задорные огоньки. – К вечеру половина из ваших будет жаловаться на сердце. И знаешь, кто начнет первым? Гальба! Будешь спорить? Ставлю мой амулет против медной монеты.
– Нет, госпожа, – юноша нахмурился. – У меня нет даже медяка, а голову свою я поставить не могу. Госпожа и так снимет ее, лишь только пожелает.
Девочка примирительно улыбнулась:
– Твоя голова мне не нужна. Понимаешь, Луций, от снятой головы нет никакого проку, а так ты очень приятный собеседник. Не хочешь спорить – не надо. Будем считать, что я не очень удачно пошутила.
За ковровой дверью негромко переговаривались. Девочка приложила ухо к щели. Римлянин напряженно следил за ней, потом спросил шепотом:
– О чем там говорят, госпожа?
Лиина ответила кратко, словно черту подвела:
– О многом, – оторвавшись, наконец, от щели, она спросила: – Есть хочешь?
И, не дожидаясь ответа, достала и передала ему хлеб с сыром. Есть Луций не хотел и потому, через силу сжевав несколько крошек, отложил еду, спросил у наблюдавшей за ним девочки:
– Зачем юная госпожа так пристально смотрит на своего раба?
Усмехнувшись, Лиина взяла его за запястье, вслушалась в трепет кровяных жил, потом сдвинула тунику на левом плече. Приподнявшись, юноша расстегнул застежку, обнажая грудь. Черные глаза его смотрели влажно, под полуоткрытыми, обветренными губами так же влажно поблескивала белая полоска зубов. Не обращая внимания на многозначительный взгляд пленника, Лиина приложила к его груди деревянную трубочку, наклонилась к ней…
Юноша поднял руку. Пальцы скользнули
– Не надо так громко стучать зубами. Больше пощечин не будет.
– Госпожа простит ничтожному рабу его дерзость?
Глядя в расширенные от ужаса зрачки юноши, Лиина процедила презрительно:
– Римлянин опять спешит. На рынок его пока что не выводили. Две пощечины за спешку – вполне достаточно, – и уже нормальным голосом закончила: – Спи лучше, на ногах не стоишь, а туда же!
– Виноват, госпожа, сплю, госпожа, – юноша поспешно сомкнул веки. Он слышал, как девочка отошла, некоторое время вслушивался в шорохи, пытаясь угадать, что она делает, и не заметил, как уснул.
До Лиины донеслись голоса из шатра. Она затаила дыхание.
Разговор, похоже, шел серьезный. Предводители обсуждали, что делать дальше. Никто не спорил, что не стоит ждать, пока римляне узнают о поражении и вышлют новую армию. Самым разумным сейчас было воспользоваться их недолгой растерянностью и нанести несколько выверенных и сильных ударов по небольшим гарнизонам. Желательно сделать это в разных местах и, насколько возможно, одновременно. Заодно это помогло бы избежать безделья в армии восставших. Безделья, более опасного, нежели самая неравная битва. Мнения расходились в одном: надо ли дробить армию? За единые силы были Урл и Авес, против – женщина и Зефар.
– Нас просто раздавят поодиночке, – горячился Авес.
– Нас и так раздавят, – возражала женщина. – Если римляне двинут против нас хотя бы половину своих сил, мы не устоим. Даже половины будет много.
– Наша армия растет с каждым днем!
– Она застаивается, как вода в болоте. Римлян сдерживает дисциплина, а нас? Откуда дисциплина в нашей армии, если ей без году неделя? Нам нельзя без драки. И почему вы так боитесь разделиться? Каждый из вас возьмет примерно по трети армии, и мне оставите человек триста. Когда бы римляне ни надумали нас уничтожить, мы всегда успеем соединиться и разбить их окончательно.
– Сейчас нас мало, так неужели тогда будет больше?
– Будет, Авес, и ты это знаешь. Чем больше за нами побед, чем богаче наша добыча, тем больше людей станет искать нас.
– Неучи, деревенщина. И с ними бить римлян?
– Других нет, Урл. И не будет.
– Рискованно все это. А вдруг римляне догадаются переловить нас поодиночке?
– Обязательно догадаются, Авес. Они не так глупы, как нам хотелось бы. Но не мне же учить вас с Зефаром, что ввязываться надо только в те схватки, где победа заранее ваша, что смотреть надо зорко, бегать быстро – все это вы знаете и без моих советов. У нас нет выбора. Нам придется бить первыми и удирать, пока римляне не нанесли ответного удара.