Владычица Рима
Шрифт:
– Не понравились. Они слишком напуганы и измучены страхом до невменяемости. Зачем вы наговорили им все эти глупости?
– С ними иначе нельзя. Да и сами они хороши… Раз пришли незваные – пусть подумают…
Дальше девочка не слушала.
Неинтересно начатый разговор стал ей совсем скучен. Она откинула ковер у входа, закрепила его, чтобы шатер проветривался, села в дверном проеме, в самом солнечном луче, достала из складок одежды свиток со стихами.
Тонкий лучик проник через щель между коврами, осторожно, словно опасаясь, как бы его не прогнали, прокрался по многоцветному ковру – путь его отмечали вспыхивающие как искры шерстинки, взобрался на щеку одного из спящих.
Юноша вздрогнул, резко открыл глаза: совсем рядом кто-то негромко проговаривал ритмичные строфы Гомера. Пленник приподнял голову, огляделся.
Лиина оторвалась от свитка. Встретившись с девочкой взглядом, римлянин отвел глаза и пробормотал в сторону:
– Доброе утро, госпожа.
– Доброе, – отозвалась девочка.
Осторожно, чтобы не потревожить товарищей, пленник поднялся, сделал два шага к выходу и спросил по-гречески:
– Госпоже нравятся стихи Гомера?
– Я учу по ним греческий, так же, как по латинским учу латынь, – глядя собеседнику в глаза, она немного помолчала, а потом добавила: – Когда я вырасту и буду предсказывать будущее, ко мне будут приходить люди со всех концов света. Поэтому я должна знать все главные языки мира.
Взгляд ее, спокойная уверенность и сдержанная гордость, с которой она предсказывала себе жалкую участь гадалки, смутили римлянина. Не зная, что ответить, он отвернулся и пробормотал:
– Иные гордятся родовитостью, а эта – безродностью!
Лиина услышала:
– Как твое имя?
– Марк Корнелей Руф.
– Марк Корнелей Руф? Знатное имя. Верно, не чета моему. В твоем роду, наверно, были триумфаторы, сенаторы, цензоры, квесторы? Не так ли?
– Да.
– Их имена, конечно, занесены на медные доски в Капитолии?
– Да.
– Конечно. Иначе и быть не может. Чем ты командовал в этом бою?
– Турмой.
Девочка улыбнулась, словно услышала то, что ожидала услышать:
– Ты лжешь, Марк Корнелей Руф. Ты был в подчинении у Гальбы, и твоя родовитость не помешала тебе солгать, но тебя подвело лицо. Оно тоже не из тех, что легко забывается. Но ты что-то замолчал, Марк Корнелей Руф? Тебе нечего сказать? Не помешала тебе твоя родовитость мародерить по чужим деревням?..
Стиснув зубы, юноша смотрел на приоткрытый дверной проем. О язвительной фразе он пожалел сразу, как только она сорвалась у него с языка. Кто же мог подумать, что у девчонки такой слух!
– Или Марк Корнелей Руф, благородный римлянин с тройным именем, струсил перед дочерью гадалки, никогда не видевшей своего отца и имеющей только одно имя?
Оскорбление заставило пленника разжать зубы. Он заговорил жестко, почти высокомерно:
– Я не струсил и не солгал, но когда у госпожи уводили ее козу, она не стала приводить доводы в защиту своей собственности. Она не пошла сражаться за козу, рискуя жизнью. Она поступила умнее – спряталась.
Такой отповеди девочка не ожидала. На лице ее отразилось что-то вроде задумчивой оторопи.
Лиина поднялась с ковра.
Липкий страх опять стиснул сердце пленника, выжимая сквозь поры кожи мелкие капельки холодного пота.
Но сказанное – сказано. Что поделаешь? А вот что!
Медленно и тяжело Марк опустился на колени, сказал, глядя в сторону опустевшими глазами:
– Бей, – ему очень хотелось поднять руку. Хотя бы для того, чтобы прикрыть лицо. Пытаясь перебороть это желание, он повторил уже с мольбой. – Ну? Бей же. Все равно больше, чем меня унизили вчера, меня уже никто не унизит…
Лиина накрутила на палец длинную, почти добела выгоревшую прядь волос, несколько раз несильно дернула за нее, словно проверяя, наяву все происходит или во сне.
– Марк Корнелей Руф, вообще-то меня учили, что происхождение не может позорить человека. Ведь не в нашей власти выбирать родителей и место рождения. Меня учили, что презрения достоин тот, кто ради выгоды отказывается от своего рода и имени, но если Марк Корнелей Руф уверен, что сила в споре – лучшее доказательство… Мне очень жаль, но мне нечего больше сказать, – палец выскользнул из волосяной петли, расправил свернувшийся свиток.
Девочка села на прежнее место.
– Госпожа…
Лиина подняла глаза, чуть повернула голову. Взгляд ее выражал скуку и удивление. «Ты еще здесь?» – ясно читалось в нем.
Плечи юноши поникли. Он сел.
– Прекрасная Лиина…
Отодвинув ковер еще чуть-чуть, девушка выглянула наружу. Освободившийся папирус тут же свернулся обратно.
– Авес?! Мама еще отдыхает. Или что-то случилось?
– Ну что может случиться, когда отдыхает госпожа! События так послушны ей, что ни одно не посмеет потревожить ее сон.
Девочка рассмеялась льстивой шутке.
Марк тем временем чуть не ползком добрался до своих и сильно толкнул Валерия.
– Давно не сплю, – зашипел тот. – А ты не спятил часом после вчерашнего?
У двери продолжался шутливый обмен любезностями:
– Прекрасная Лиина позволит мне войти в ее жилище?
– Позволю. Более того, буду покорнейше просить бесстрашного Авеса посетить мой шатер.
– Что-то я не видел этого «бесстрашного Авеса», когда начиналась битва, – чуть слышно пробормотал Валерий.
– Ну, раз сама дочь Великой Вещуньи просит… Кто посмеет отказать ей?!
Авес протянул девочке руку, помог подняться и вошел в шатер, сияя позолотой трофейного доспеха, золотым шитьем перевязи, золотыми бляшками на ножнах меча. До полного облачения молодому воину не хватало только меча и шлема.
Если бы кто-нибудь спросил, Валерий сразу бы назвал тех, у кого Авес «позаимствовал» свое великолепное убранство.
Хозяйским взглядом вошедший окинул шатер, стащил с ложа легата, швырнул его к остальным: