Шрифт:
ЧАСТЬ 1
Я вырос в роскоши. И не собираюсь испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. В конце концов, человек не властен над собственным происхождением. Не могу я пожаловаться и на детство, проведённое в холе и неге, в окружении многочисленных слуг и прекрасных наставников, пестовавших мой неистощимо любознательный, одарённый ум. Здесь не будет ни повести о превратностях моей юности, ни саги о борьбе с коварством и несправедливостью мира. Я родился в богатой семье, принадлежащей
В тот самый день, когда я решился начать свой рассказ, я познал боль. Мне довелось усвоить урок, преподанный кнутом и дубиной, почувствовать металлический вкус собственной крови, струя которой уносит выбитые зубы и желание сопротивляться. В тот день я научился быть рабом. Так они меня звали, да я им и был, потому что, невзирая на благоглупости, которые вы могли обо мне прочитать или услышать, геройство — не моя стезя.
Воларский генерал, как и его жена — моя новая хозяйка, — оказался моложе, чем я ожидал.
— Не очень-то похож на учёного, сердечко моё, — задумчиво протянул он, разглядывая меня из глубин своего мягкого кресла. — Слишком желторот.
Он сидел, развалясь, в своих чёрно-красных шёлковых одеждах, длинноногий, длиннорукий, мускулистый — каким и полагается быть воину, добившемуся определённого успеха. Что меня удивило, так это полное отсутствие шрамов на его бледной коже. Даже лицо было совершенно гладким и чистым. К тому времени я уже успел повидать немало воителей разных народов, но никогда не встречал солдата без единого шрама.
— Глаза только какие-то колючие, — продолжал генерал, поймав мой внимательный взгляд.
Я тут же потупился, предчувствуя удар кнута или неминуемые кандалы. В первый же день моего рабства я видел, как с пленного сержанта королевской гвардии заживо содрали кожу, а затем выпотрошили, и все это только за то, что он косо поглядел на младшего офицера вольной конницы. Такие уроки усваиваешь быстро.
— Мой благородный муж, — ответила генералу жена своим резким, хорошо поставленным голосом. — Позвольте вам представить Вернье Алише Сомерена, придворного хрониста его императорского величества Алюрана Макстора Сельсуса.
— Да неужели? Это действительно он, сердечко моё? — Генерал, похоже, искренне заинтересовался мной, впервые с момента моего появления в этой великолепно обставленной каюте.
Для корабля помещение было просто огромным, повсюду ковры, гобелены, столики, сплошь уставленные вазами с фруктами и кувшинами с вином. Если бы не лёгкое покачивание этого громадного военного корабля, можно было вообразить, что находишься во дворце. Генерал встал, подошёл ко мне и пытливо взглянул мне в лицо.
— Это ты — автор «Песней золота и праха»? Летописец Великой войны Спасения? — Он придвинулся ещё ближе и понюхал меня, крылья его носа дёрнулись от отвращения. — Как по мне, так воняет он не лучше прочих альпиранских собак. И взгляд, повторюсь, слишком наглый.
Он отошёл назад, лениво махнув надзирателю, который нанёс мне давно ожидавшийся удар: один-единственный тяжёлый удар по спине плетью, вернее, её рукояткой из слоновой кости. Удар хорошо рассчитанный, что выдавало немалую практику. Я изо всех сил сжал зубы, подавляя крик боли. Крики расценивались здесь как болтовня, а раскрывать рот без позволения было смертельно опасно.
— Супруг мой, прошу вас! — В голосе генеральской жены прозвучало раздражение. — Этот невольник дорого стоит.
— Не сомневаюсь. — Генерал протянул руку, и раб суетливо наполнил его кубок вином. — Не волнуйтесь, моя благородная супруга. Уверяю вас, его острый язык и руки останутся в целости и сохранности. Ведь без них он был бы бесполезен, не так ли? Ну, борзописец, что ты забыл в нашей свежезавоёванной провинции, м-м-м?
— Я прибыл сюда ради изучения современной истории, хозяин, — поспешно, ибо малейшее промедление всегда наказуемо, ответил я, смаргивая предательскую слезу.
— Великолепно. Я всегда был большим твоим поклонником, не правда ли, сердечко моё?
— Конечно, супруг мой. Вы же тоже учёный.
Когда она произносила это слово — «учёный», что-то такое проскользнуло в её тоне, едва заметное, но достаточно очевидное. Презрение, догадался я. Значит, она не питает большого уважения к своему мужу. И, несмотря на это, дарит меня ему. Немного помолчав, генерал заговорил с лёгкой досадой в голосе. Похоже, заметил оскорбление, но предпочёл стерпеть. Кому же на самом деле здесь принадлежит власть?
— И о чём же она? — осведомился у меня генерал. — Ну, эта твоя современная история?
— Об Объединённом Королевстве, хозяин.
— Да ну? Получается, мы оказали тебе услугу? — хохотнул он, весьма довольный собственной шуткой. — Написали за тебя последнюю главу. — Он снова засмеялся, отпил вина и удовлетворённо приподнял брови. — Совсем неплохое. Секретарь, пиши. — Стоявший в углу лысый раб шагнул вперёд, держа наготове перо и пергамент. — Приказываю разведывательным отрядам не трогать виноградники. Сократить вдвое квоту рабов для винодельческих областей. Ремесло должно быть поддержано во фьефе... — Он замолчал, вопросительно поглядев на меня.
— В Кумбраэле, хозяин, — сказал я.
— Точно, в Кумбраэле. Не слишком-то благозвучное название. По возвращении надо будет предложить на Совете переименовать тут все в этой провинции.
— Для этого нужно самому стать советником, мой благородный муж, — заметила жена. На этот раз издёвки в её голосе не чувствовалось, но я заметил, как генерал утопил в кубке полный ярости взгляд.
— Что бы я делал без ваших напоминаний об этом, Форнелла? — пробормотал он. — Итак, историк, скажи, где именно мы имели удовольствие принять тебя в нашу семью?
— Я путешествовал с королевской гвардией, хозяин. Король Мальций позволил мне сопровождать его войско, направлявшееся в Кумбраэль.
— То есть ты тоже там был? И стал свидетелем моей победы?
Я с трудом подавил моментально восставший передо мной сонм адских образов и звуков, которые преследовали меня по ночам с того самого дня.
— Да, хозяин.
— Похоже, Форнелла, ваш подарок имеет куда большую ценность, чем вы рассчитывали. — Генерал щёлкнул пальцами, подзывая секретаря. — Перо, пергамент и каюту для историка. Но не слишком уютную, нечего ему клевать носом, вместо того чтобы записывать, без сомнения,~ самую красноречивую и волнующую хронику моей первой серьёзной победы в этой войне. — Он вновь приблизился ко мне, на сей раз умильно улыбаясь, как ребёнок перед новой игрушкой. — Я собираюсь почитать её завтра утром. Если мне это не удастся, выколю тебе глаз.