Владыка башни
Шрифт:
Дарена достала из своей сумки пузырёк и влила содержимое в рот старухи, несколько прозрачных капель на пересохший язык. Та слегка шевельнулась, поморщилась и закрыла рот, почувствовав свежую влагу. Взгляд приобрёл осмысленное выражение, и шаман, взяв женщину за руку, тихо заговорил на своём родном наречии. Гортанные слова звучали резко для уха Ваэлина, напоминая скорее порывы горного ветра, но все равно в них чувствовалась нежность. «Он говорит ей, что они спасены, — догадался Аль-Сорна. — Говорит, что нашли убежище».
Взгляд старой женщины скользнул по лицу мужа, уголки её губ дрогнули в улыбке. Затем свет потух в её глазах, и грудь перестала вздыматься.
Дарена поднялась и подошла к Ваэлину.
— Мне нужно вам кое-что рассказать.
— Мой народ зовёт это странствием духа, — начала она, когда они устроились у костра на границе стойбища Медвежьего народа.
Было тихо, племя молча ело и ухаживало за больными, не слышалось ни единого радостного возгласа. «Они ведь считают себя мёртвыми, — подумал Ваэлин. — Они утратили своё имя».
— Это сложно описать, — продолжала Дарена. — Это мало похоже на обычное путешествие, больше на полет. Ты паришь, охватывая взглядом огромные пространства. Для этого требуется покинуть тело.
— Именно так вы нашли этих людей, — сказал он. — Точно так же, как в своё время отыскали Орду?
— Да, — кивнула она. — Когда знаешь все о передвижениях врага, легче планировать войну.
— Это больно? — поинтересовался Ваэлин, вспомнив кровь, которая текла каждый раз, когда он пел слишком долго.
— Пока летаешь — нет. Но когда возвращаешься... Вначале всё это волнует и радует, ибо кто из нас не мечтал о полете? Я слышала рассказы о Тьме и знала: это то, чего надлежит страшиться. Но полёты так удивительны, будто летаешь наяву. Мне тогда как раз исполнилось тринадцать. Я лежала в кровати без сна, мысли текли спокойно и безмятежно — насколько вообще могут быть безмятежными мысли тринадцатилетней девочки. И вдруг я обнаружила, что вишу над кроватью и смотрю на себя, лежащую на ней. Я сильно испугалась, вообразив, что мне снится кошмар. В ужасе мои мысли обратились к отцу, я полетела к нему и обнаружила его в покоях, где он засиделся до глубокой ночи со своими бумагами, как это часто бывало. Отец потянулся за бокалом вина, опрокинул чернильницу, испачкав рукав, и ругнулся. Тогда я вспомнила о своей лошади, Голубике, и полетела в её стойло. Только подумала о Келане — и увидела, как он в своей комнате растирает травы в ступке. Это был чудесный сон: стоило мне о ком-то подумать, и я тут же оказывалась рядом, причём меня никто не видел, тогда как я сама видела всех. И не просто видела. Я вдруг стала различать их внутреннее свечение: мой отец горел яростно-голубым светом, Голубика — нежно-каштановым, брат Келан постоянно мигал, становясь то красным, то белым. Тогда я полетела вверх, так высоко, как только могла, чтобы разом окинуть взглядом все Пределы, и увидела множество душ, сияющих, словно звёзды.
Но я вдруг заметила, что начала уставать — во сне, — поэтому вернулась в собственное тело. Постель немного остыла, но не настолько, чтобы мешать сну. На следующее утро за завтраком я увидела рукав отцовской рубахи, испачканный чернилами, и поняла, что никакой это не сон. Я очень испугалась, но не могла остановиться: радость полёта была слишком сильной. И я продолжала летать, используя каждую свободную минуту: парила над горами и равнинами. Наблюдала, как эорхиль охотятся на громадных лосей, танцевала в снежной буре, беснующейся над ледниками. Однажды я улетела далеко-далеко, надеясь пересечь океан и увидеть берега Далёкого Запада. Но отец ожидал меня к обеду, и пришлось вернуться назад в моё тело — но возвращение было похоже на то, как будто натягиваешь ледяную кожу. От ужаса я начала дико кричать. Отец нашёл меня трясущейся на полу комнаты, словно я только что искупалась в ледяном озере. Тогда я все ему рассказала. Он не испугался и не удивился. Положил меня на кровать, приказал принести тёплого молока и сидел рядом, пока дрожь не прошла. Затем взял меня за руку и подробно рассказал, что ваш народ делает с теми, в ком обнаруживается подобный дар. Предупредил, чтобы я никогда и никому не рассказывала о полётах.
— А потом пришла Орда?
— Через два лета. Я была осторожна, никогда не летала дольше часа и всегда только ночью, чтобы моё тело оставалось в безопасности у горящего камина. Я увидела, как они разделались с караваном, везущим лазурит из Сребродола на юг. Четыре десятка погонщиков были в одно мгновенье растерзаны боевыми котами и копьястребами. Воины ходили среди трупов, срезая трофеи, и все они светились тёмно-красным. Никогда прежде я не видела душ, покидающих тело. Это походило на лёгкое дуновение ветерка, задувающего свечу. Но среди них была одна, сиявшая ярче прочих. Когда она взлетела, мне показалось, что мир прогнулся под неё, будто воронка, в которую и затянуло сверкающую душу...
— Куда же она отправилась? — Ваэлин наклонился поближе, когда женщина умолкла.
— Не знаю. На миг я увидела то, что находилось в воронке, — сплошную тьму. — Она вновь умолкла и обняла себя за плечи, подавляя дрожь. — Я рада, что больше никогда этого не видела.
— И ваш дар помог лорду Аль-Мирне заранее подготовиться к обороне?
— Верно. Я побежала к нему с новостями, выложив ему всё в присутствии капитана Адаля и брата Келана. Он взял с них клятву молчать, они держат её уже много лет. Впрочем, я уверена, многие что-то подозревают, а есть и те, кто знает наверняка, вроде вас или Санеша.
— Эорхиль не боятся Тьмы?
— Они, как и сеорда, уважают её. Они знают, что её можно использовать во вред, но не боятся без причины тех, кто владеет даром, — ответила Дарена и вопросительно приподняла бровь.
«Баш на баш. Секрет за секрет».
— Сеорда зовут это песнью крови, — произнёс он.
— Это они вам сказали? — На лице её мелькнул страх, который он уже видел, когда шаман делился с ними воспоминаниями.
— Слепая женщина. Она назвала себя Нерсус-Силь-Нин. Я повстречал её в лесу Мартише.
— Повстречали? — дрожащим от страха голосом произнесла Дарена.
— Да, тёплым летним деньком, который вдруг настал посреди зимы. Она сказала, что это память, заточенная в камне. И дала мне имя на языке сеорда.
— Бераль-Шак-Ур, — произнесла Дарена, и страх сменился недоверием. — Значит, это она так вас назвала? — Дарена моргнула, тряхнула головой. — Ну да, конечно, она.
— Вы о ней слышали?
— Все сеорда от мала до велика слышали о ней, но никто её не видел... За исключением меня.
— Когда?
— После смерти моего мужа, — ответила Дарена, и от Ваэлина не укрылось, что она очень расстроена, как если бы услышала давно ожидаемую дурную весть. — Слова, которые она произнесла... Но я была совершенно уверена... когда он умер... — Женщина замолчала, погрузившись в свои мысли.
— Ваш муж? — подсказал Ваэлин. Она гневно посмотрела на него, но гнев мало-помалу сменился глубокой усталостью.
— Извините, я должна все обдумать. Спасибо вам за вашу искренность, я рада, что моё доверие было оценено. — С этими словами Дарена поднялась на ноги и пошла к своему шатру.