Владыка мира

Ратерфорд Алекс

Абуль Фазл не моргнув, спокойно произнес, глядя Салиму прямо в глаза:

– Я всегда старался дать повелителю самый лучший совет. Если ты хочешь знать правду, то он не звал тебя, потому что не считал, что твое присутствие будет полезно. Как он сам говорил мне, ты его разочаровываешь.

Салим отпустил Абуль Фазла. Эти краткие и жестокие слова ранили его сильнее любого оружия. Он всегда боялся, что никогда не сможет соответствовать ожиданиям своего отца, однако разве он не старался изо всех сил?.. Вдруг – так же, как и тогда, когда Акбар объявил, что собирается отобрать Хуррама, – Салим увидел, как Абуль Фазл пытливо вглядывается в него, словно

хочет уловить его боль. Нельзя позволять этому мерзкому наушнику кормить свои страхи, и уж точно нельзя выказывать перед ним, что его слова попали в цель. Взяв себя в руки, Салим сказал:

– Ты всегда пытался посеять вражду между мною и моим отцом, и, если бы ты не ошивался рядом с ним беспрестанно, мы с ним понимали бы друг друга лучше. Ты, может, и верен ему, как сам утверждаешь, но только потому, что это тебе выгодно. Так знай же: я вижу тебя насквозь, а в один прекрасный день увидит и мой отец.

Они следили друг за другом, как враги на поле битвы, но Салим знал, что если сейчас ударит Абуль Фазла, то лишь усилит позиции летописца, когда тот сообщит об их противостоянии отцу. Возможно, он уже поступил неблагоразумно, высказав все это, но принц ни о чем не жалел. С этого времени летописец будет больше опасаться старшего сына падишаха. А сам Салим будет наблюдать за Абуль Фазлом и постарается найти какие-нибудь доказательства его злоупотреблений из корысти; а когда найдет, то будет действовать.

Круто развернувшись, Салим быстро покинул палату и вышел в освещенный солнцем внутренний двор. Обернувшись, он увидел, что Абуль Фазл наблюдает за ним из-за оконной створки.

Глава 22

Бойницы Агры

– В чем дело? Ты весь день сам не свой. Я думал, у тебя будет о чем мне поведать.

– Так и есть. Абуль Фазл скоро возвращается ко двору из поездки в Дели, где он проводил ревизию по распоряжению отца, – сказал Салим Сулейман-беку, когда они медленно ехали по отмели реки Рави, чтобы дать охладиться дымящимся от пота коням, на которых они только что мчались вдоль ее берегов. Сулейман-бек уезжал вместе со своим отцом в Пенджаб, и они не видели друг друга несколько месяцев.

– И что же? Ты одержим им.

– У меня есть на то веская причина.

– Просто потому, что он амбициозен и является доверенным лицом твоего отца, ты не можешь называть его своим врагом.

– Он боится меня и моих братьев как соперников, я в этом уверен. Вот почему он сообщает о каждой ошибке, каждом неосмотрительном поступке Мурада и Даниала моему отцу… не перебивай меня, Сулейман-бек, я знаю, о чем говорю. Я слышал это своими ушами.

– Возможно, он считает это своим долгом. Твои братья ведь совсем ни на что не годятся.

– Дело не в этом. Важно то, что он пытается очернить меня в глазах отца.

– Он никогда не рассказывал твоему отцу о вашем с ним споре… а ведь целых два года с тех пор прошло, верно?

– Мой отец никогда не упоминал об этом. Но, возможно, Абуль Фазл также решил, что это может бросить тень и на него.

– Или, возможно, извлек свой урок.

– Нет. Он все еще пытается отстранить меня от дел. Тебя не было при дворе, когда отец сказал мне, что, завоевав Синд, намеревается послать армию захватить Кандагар.

Лошадь Салима склонила голову и принялась пить грязную речную воду. Он мягко погладил ее потную шею.

– Я просил отца позволить мне участвовать в кампании как одному из военачальников… Я утверждал, что отличился в Кашмире и заслужил дальнейших поручений. Я даже сказал, что это вопрос семейной чести – мы отдали Кандагар персам, когда умер мой дед Хумаюн, и было бы правильно, чтобы его старший внук помог его вернуть.

– И?..

– Отец был так воодушевлен своей победой в Синде, что я думал, что он вот-вот согласится, но затем он сказал, что желает испросить мнения своего военного совета. И именно Абуль Фазл на следующий день сообщил мне о решении отца. Оказывается, мне недостает опыта для такого дальнего военного похода. Сообщение моего отца в конце по обыкновению гласило: «Наберись терпения». Но я знаю, кто его на самом деле составил.

– Нет, не знаешь. Может быть, отец беспокоится о твоей безопасности.

– Или, быть может, Абуль Фазл не хочет, чтобы я разделил их славу… Почти каждый день гонцы приносили сообщения об успешном продвижении наших войск, как они уже подчинили белуджийские племена, наводняющие горные перевалы, ведущие к Кандагару, и продвигались к самому городу. Прошлой ночью пришла весть от Абдул-Рахмана, хан-и-ханан моего отца, о том, что персидский командующий Кандагара собирается сдаться.

– Добрые вести! Если они правдивы, то это означает, что твой отец все дальше и дальше отодвигает северные границы империи; он теперь владеет землями от Кандагара на севере до Декана на юге и от Бенгалии на востоке до Синда на западе… Наши силы непобедимы. Кто теперь сможет бросить вызов Моголам?

Но восторг на лице Сулейман-бека угас, когда он увидел холодный взгляд Салима.

– Это, безусловно, хорошие новости. Мой отец – великий человек, я знаю, и это твердят мне все вокруг. Он возвел нашу династию до высот, ранее никому не подвластных. Но было бы еще лучше, если бы я мог принимать участие в этом действии вместо того, чтобы всегда сидеть без дела, тщетно надеясь, что подвернется такая возможность.

При этих словах Салим так дернул поводья, что лошадь недовольно заржала. Затем, развернувшись на мелководье, он резко пришпорил лошадь пятками и, не ожидая Сулейман-бека, устремился обратно к Лахорской крепости, где его отец, без сомнения, уже начинал тщательно планировать грандиозные торжества в честь победы над Кандагаром. Как такой человек, как Акбар, который смолоду знал лишь успех и славу, мог понять зияющую пустоту и безнадежность, которую чувствовал его сын?

Стояли майские дни. Вот-вот должен был начаться сезон дождей, и воздух пропитал зной. Музыканты задули в длинные латунные трубы и стали выбивать дробь на подвешенных на шею барабанах, начиная торжественное шествие от покоев гарема в Лахорском дворце. За ними шли восемь стражников, назначенных охранять любимого внука Акбара, Хуррама, со дня его рождения. Затем верхом на светлом пони ехали восьмилетний Хусрав и шестилетний Парвиз, покачивая перьями белых цапель на плотно повязанных шелковых тюрбанах.

Стоя рядом со старейшими придворными Акбара и его военачальниками по левую сторону входа в имперскую школу, сооруженного из резного песчаника, Салим наблюдал, как серьезны сейчас были два его старших сына и как скованно сидели они в седле. Такая церемония была для них непривычна. При всей своей любви к ним, в их честь падишах не устраивал столь грандиозного зрелища, чтобы отметить начало их обучения, которое, в соответствии с могольскими традициями воспитания наследных принцев, начиналось в возрасте четырех лет, четырех месяцев и четырех дней, – именно столько исполнилось сегодня Хурраму.