Владыка мира
Шрифт:
Он осторожно прошел вперед в сторону паланкина, который было видно с дороги, и замахал обеими руками над головой, давая сигнал сбрасывать вниз веревки. Вскоре два троса поползли вниз к выступу. Салим схватил один, но другой упал слишком далеко. Ему пришлось дать сигнал второй раз, чтобы кинули другую веревку, которую он смог бы достать. Принц обвязал первую веревку вокруг Зубейды, которая вздрогнула, когда он случайно задел ее поврежденную руку.
– Крепись. – Салим ободряюще улыбнулся ей. – По моему сигналу тебя поднимут на веревке. Отталкивайся ногами от скалы.
– Да, светлейший, я поняла.
– Когда ты доберешься до вершины,
Зубейда кивнула, и Салим снова подошел к разрушенному паланкину, чтобы дать сигнал, по которому его старую няню стали тянуть наверх. Вскоре, к большому облегчению Салима, она поднялась на обрыв скалы, послушно отталкиваясь босыми ногами именно так, как он ее научил. Когда Зубейда исчезла из виду, Салим перешел ко второй женщине, которая, к его удивлению, все еще дышала. Обвязывая вокруг нее веревку, он видел, что ее веки мерцают. Тогда принц снова быстро обвязался своим тросом и обхватил женщину руками. Вскоре он почувствовал, как веревка натянулась. Они начинали медленно подниматься; Салим отталкивался ногами, чтобы по возможности держаться в стороне от скалы. Однажды он еле справился – и сильно закачался под одним уступом, рассадив себе спину через тонкую рубашку. Но вскоре оба оказались наверху. Салим был невредим, если не считать ушибов, ссадин и грязи. Когда хакимы укладывали двух пожилых женщин на самодельные носилки, первый, кто, отделившись от толпы людей, подошел к Салиму, был его отец. Сияя широкой улыбкой, он развел руки, желая обнять его.
– Сын, я горжусь тобой. Теперь мы с тобой одинаково сильны.
Каждое его слово было для Салима дороже золота.
Розы, обвеваемые мягким ветром, роняли на землю красные лепестки, когда три месяца спустя Акбар и Салим шли рядом через сад Назим Багх возле кашмирской столицы Шринагар. Сады были разбиты по приказу падишаха всего двенадцатью месяцами ранее на западном берегу озера Дал, синие волны которого омывали край нижайшего из спускающихся террасами садов. Это, думал Салим, должно быть, одно из самых красивых мест в мире. Как будто читая его мысли, Акбар сказал:
– Персы при дворе похваляются, что у них на родине самые красивые сады, просто-таки чарбагх на земле – райский сад, который Коран описывает как награду праведникам на небесах. Однако для меня весь Кашмир – как один большой райский сад. Здесь луга, усеянные по весне сиреневыми цветами шафрана, говорливые ручьи, бурлящие водопады и прекрасные холмы и озера.
Салим уже не в первый раз заметил, что он никогда не видел своего отца в таком хорошем расположении духа, как в те дни, которые он проводил в Кашмире. Хоть Акбар все еще ежедневно получал вести от посыльного из Индостана, а также часто осматривал идущее полным ходом строительство крепости Хари Парват в Шринагаре, все же, казалось, он стал больше времени уделять своей семье. Возможно, думал Салим, причиной этому стало то, что почти сразу после их приезда в Шринагар отец отправил Абуль Фазла назад в Лахор, чтобы разобраться с некоторыми вопросами в управлении империей, которые, как им сообщили, возникли после их отъезда.
– Я только что об этом подумал, отец. Приятно оказаться среди ветра и зеленых лугов вместо жары и проливных дождей Индостана. Здесь я чувствую себя лучше.
Салим помолчал, наслаждаясь их с отцом единым настроем, затем продолжил:
– За время нашего пребывания здесь я больше проникся красотой природы. Я приказал художникам сделать точные изображения цветов шафрана и других, намного крупнее, чем в жизни, чтобы я мог рассмотреть все их устройство в подробностях. Я даже поручил ученым изучить крылья птиц, чтобы понять, как они летают.
– Хамида рассказала мне о твоих исследованиях. Я хотел бы сам взглянуть на эти рисунки. Кашмир оказался хорошим местом для всех нас. Здесь я смог увидеть не только твою храбрость, но и твой острый ум.
Салим какое-то время молчал, пока они продолжали спускаться через террасы Назим Багха к сверкающим водам озера Дал. Это сближение с отцом придало ему смелости, и наконец он спросил:
– Когда мы вернемся в Лахор, не позволишь ли ты мне присутствовать на твоих заседаниях совета, обычного или военного, почаще, чтобы я смог лучше разбираться в том, как устроена наша империя?
– Безусловно, я об этом подумаю. Спрошу совета у Абуль Фазла, какие именно заседания тебе будет полезнее всего посетить.
Абуль Фазл, вечно Абуль Фазл, подумал Салим. Он ничего не ответил, но для него будто тень набежала на теплый солнечный день позднего лета.
Глава 21
«Лента на чалме падишаха»
– Это радостная весть. В ее честь нужно устроить празднования, – сказал Сулейман-бек. – Быть может, после Хусрава и Парвиза у тебя будет третий сын.
– Может, и так.
– В чем дело? У тебя такой вид, будто ты услышал, что отец назначил тебя надзирать за общественными уборными в Лахоре, а не получил известие о том, что любимая жена ждет дитя.
Сулейман-бек всегда умеет развеять мрачные мысли, подумал Салим.
– Ты прав… Но на самом деле я рад. И Джод-бай тоже. Ей было не очень приятно смотреть на двоих моих сыновей, оставаясь бездетной.
– Конечно, я прав. Она ведь твоя любимица…
– Думаю, да. По крайней мере, мне с нею всегда весело. Как и ты, она знает мой характер и не упустит случая меня подзадорить. И, в отличие от Ман-бай или некоторых других моих жен, никогда не жалуется, что я не провожу с нею достаточно времени.
– Тогда в чем дело? Почему ты такой невеселый?
Салим сжал челюсти, пытаясь подыскать слова, чтобы ответить на этот вопрос – не столько брату, сколько самому себе.
– Быть отцом сыновей хорошо, спору нет. Но что я смогу им предложить? Такую же бесцельную жизнь, какую веду сам? Пока мы с отцом были в Кашмире, я думал, что он переменился ко мне. Он, казалось, стал спрашивать мое мнение… Но как только мы возвратились в Лахор, он снова не берет меня в расчет. Это все Абуль Фазл. Он сидит по правую руку моего отца и льет ему в уши льстивые слова, и я больше, чем когда-либо, уверен, что это его вина. Он хочет оттеснить меня и моих единокровных братьев, потому что видит в нас соперников в борьбе за влияние на моего отца.
Сулейман-бек пожал плечами.
– Быть может, твой отец думает, что ты еще слишком молод, чтобы взять бразды правления в свои руки.
– Я уже не мальчишка. Я – отец. Я доказал свою храбрость в битве. Я был терпелив и благоразумен. Чего же еще ему нужно? Иногда я думаю, что он нарочно не зовет меня на важные заседания.
– Зачем ему так поступать?
– Потому что он не знает, хочет ли сам, чтобы я следовал за ним. Он отказывается дать мне хоть какое-то настоящее дело, потому что боится, что я, как и другие, сочту это знаком того, что он избрал меня наследником.