Владыка мира
Шрифт:
– Хороший выстрел, отец, – похвалил Хусрав. Он также выпустил стрелу, положив ее в цель на волосок от стрелы Салима, и, опуская лук, добавил: – Я всегда рад провести время с тобой.
– Это хорошо. Мы так долго были вдали друг от друга… Я не хотел бы, чтобы ты думал, что я забыл про тебя, пока сидел в Аллахабаде.
– Я так не думал.
– Все, что я делал, было для блага династии, для тех, кто придет к власти после меня.
Хусрав улыбнулся.
– Но пока что правит мой дед. И, будь на то воля Всевышнего, его еще не скоро ждут блага рая. Кто знает, что может стать с любым из нас к тому времени?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Салим с невольной резкостью, затем снова поднял свой лук и выстрелил.
– Всего лишь то, что ни один из нас не может знать то, что может произойти
Хусрав выпустил новую стрелу. На сей раз она попала точно в древко стрелы Салима, глубоко вонзившись в соломенное чучело. Это просто случайность – или предзнаменование? Задаваясь этим вопросом, Салим невольно вспоминал слова прорицателя из Сикри, который просил его остерегаться своих сыновей. Он взял другую стрелу и пустил ее соломенному человеку в горло.
– Ты правильно говоришь, что наши жизни пребывают в руках божественного провидения, но мы все должны быть согласны с тем, что существует естественный ход вещей, согласно которому сыновья переживают отцов и только тогда получают приличествующее им положение в обществе и самостоятельность. Я уверен, что ни один из нас не желал бы, чтобы было иначе.
Хусрав помолчал и затем только ответил:
– Я не желаю превзойти тебя. Я согласен с тем, что все определено волею Всевышнего.
Затем упражнения в стрельбе продолжились. Словно взаимно условившись оставить в стороне все противоречия, отец и сын повернули разговор к будничным событиям во дворце. Однако в конце стрельб, убирая свой лук в ящик из палисандра и глядя, как Хусрав уходит через внутренний двор, собираясь повидаться с дедом в слоновьих стойлах, Салим знал, что искра самолюбивой устремленности уже зажглась в пылком сердце его старшего сына – с подачи Акбара или сама собой. Следует быть настороже, расширять сеть своих союзников и примирять своих врагов. Прежде всего нужно сделать все, что можно, чтобы произвести хорошее впечатление на отца, даже пусть для этого придется не говорить всего, что думаешь. Это будет нелегко, но ради престола сделаешь все, что угодно.
Акбар и Салим разразились слезами, когда простой деревянный украшенный цветами катафалк нес гроб через ворота крепости Агры к лодке, на которой тот поплывет вдоль берегов Джамны в Дели, чтобы лечь рядом с гробом Хумаюна. Горе от смерти Хамиды объединило их – ей самой это пришлось бы по нраву. Она тихо скончалась на семьдесят восьмом году жизни, проболев всего несколько дней. Недомогание, которое сначала казалось обычной простудой, вскоре обернулось тяжелым недугом.
Акбар и Салим сидели по обе стороны от низкой кровати, на которой она лежала, и прощались с ней. С булькающими хрипами в груди Хамида шепотом напутствовала их любить друг друга точно так же, как она любила их обоих, – если не ради нее, то ради блага династии. Они сцепили ладони в рукопожатии, наклонившись друг к другу над ее сухим телом, как она и просила.
Вскоре после того, как свет полумесяца пролился в окно и мягкий бриз колыхнул легкие занавески, Хамида умерла. Ее последние слова были: «Я иду сквозь звезды, чтобы соединиться с тобой в раю, Хумаюн».
Что сейчас, должно быть, творится с отцом, думал Салим, едва сдерживая собственные чувства. Акбар должен острее осознавать скоротечность своей жизни после того, как несколькими месяцами ранее умерла Гульбадан, а теперь – Хамида. Он остался самым старшим в роду, а также – как и в многие прежние годы – его главой. Он потерял мать, которая любила и защищала его во младенчестве, когда в Умаркоте после безвременной кончины его отца грозил вспыхнуть мятеж. Хамида любила Акбара безо всяких условий, и Салим любил ее так же. И именно поэтому он будет скучать по ней больше, чем сможет выразить, чувствуя, что любовь и матери, и Акбара зависела от того, насколько он соответствует их ожиданиям и их представлениям о мире. Салим поглядел на Даниала, который стоял возле отца, сгорбленный и преждевременно постаревший. Его единокровный брат всего час назад явился ко двору, приехав из уединенного дворца около Фахтепур-Сикри, который он занимал по распоряжению Акбара, и его явно трясло. Салим подозревал, что это было или действие спиртного, или его отсутствия, – но только не горе. Тогда принц посмотрел на своих собственных троих сыновей – Хусрава, Парвиза и Хуррама, которые стояли рядом с ним. По понятной причине ни один из них не казался столь же тронут, как они с Акбаром, – ведь они не знали Хамиду так хорошо и так долго. Оставался ли он, Салим, для них такой же загадкой, какой для него был его собственный отец? Принц задавался этим вопросом не впервые. Если бы его дети пошли к Хамиде, стала бы она наставлять их уважать его и учиться от него так же, как велела ему самому относиться к Акбару много лет назад?
Для этого бабушка была слишком честна. Она обличала его слабости: не только пристрастие к спиртному и опиуму, но также мягкотелость и нетерпение, и его неумолимую ненависть и жажду мести, направленную на тех, кого он считал врагами, – таких, как Абуль Фазл. Однако, несмотря на эти недостатки, Хамида все еще верила в него – и в то, что он способен искупить свои ошибки, если придет к власти. Салим надеялся, что его сыновьям она объяснила бы все это так же подробно. Но если бабушка когда-нибудь с ними и говорила, то по поведению Хусрава этого сказать было нельзя. При встречах он продолжал держаться на отдалении от своего отца – примерно, скованно и отстраненно; казалось, он избегает контакта каждый раз, когда это было возможно. И, как подозревал Салим, надеялся оттеснить его от трона. Вот что, должно быть, чувствовал и сам Акбар, понял Салим. Тогда он посмотрел на изборожденное морщинами и заплаканное лицо своего отца и не задумываясь, почти невольно, положил руку ему на локоть в знак понимания и поддержки в его настоящем горе. Когда барабанщики стали выбивать медленную и печальную дробь и тело Хамиды осторожно понесли по трапу лодки, Акбар позволил руке сына оставаться на своей руке, в то время как сам прощался со своей матерью на земле.
– Сулейман-бек, у тебя кровь идет! Что произошло? – воскликнул Салим, когда его молочный брат прошел сквозь завесу, закрывающую дверной проем в покои Салима, и тот увидел, что его зеленая туника потемнела от крови, струившейся теперь по его левой руке и пальцам и капавшей на белый мраморный пол.
– Всего-навсего маленький спор о престолонаследии – и небольшая царапина.
– Подойди сюда, дай мне посмотреть. Может, вызвать хакима?
– Может, и вызвать. Хоть рана и неглубокая, ее, вероятно, придется зашить.
Сулейман-бек протянул руку, и Салим разорвал ткань рукава его туники, чтобы осмотреть рану – разрез три дюйма длиной на предплечье чуть выше локтя. Когда принц останавливал кровь своим шейным платком, то увидел, что лезвие разрезало светло-желтый слой подкожного жира и неглубоко проникло в мышцу, но не достало кость.
– Ты прав. Рана чистая и не слишком глубокая, но тебе все равно будет нужен хаким. Кровь еще идет, поэтому держи руку выше головы, чтобы уменьшить давление, а я пока перевяжу.
Повязывая свой шейный платок вокруг внушительного бицепса Сулейман-бека, он крикнул слуге привести хакима, а затем снова спросил брата, на сей раз с беспокойством в голосе, в котором слышалась уже не только забота о самом близком друге:
– Что произошло? О каком вопросе о престолонаследии ты говоришь?
– Я шел через внутренний двор мимо юнцов, с которыми водится Хусрав. И тут один из них громко говорит другому, да так, чтобы я слышал: «Видишь, идет старый Сулейман-бек. Мне его жаль. Не его хозяин станет падишахом. И останется ни с чем, не то что мы, когда придет к власти Хусрав, а не его мятежник-отец. Может, он к кому из нас в слуги пойдет, будет у нас новый хутмагар… [18] Такой и в винах, должно быть, разбирается. Салиму ведь много наливать приходится». Я ничего не мог с собой поделать, хоть и знал, что им только этого и надо. Я повернулся и пошел к ним, схватил говорившего за горло, прижал его к столбу и предложил повторить то, что он сказал. Он пробулькал, что мое время ушло. Что, когда падишах умрет, нас обойдут. И что преуспевать – удел молодых.
18
Хутмагар – слуга.