Владыки Земли
Шрифт:
Лица незнакомого лучника Луня не видел — его скрывала плетенная изо всякой веточной ерунды личина. Да и весь наряд лесного человека был диковеным — короткая шубейка, меховые, мехом наружу, штаны, и даже кожаные сапожки сплошь обшиты тряпками, веревками, ветками, космами мха, хвостиками бурундуков, белок и боги еще ведают, чем. Не человек, а ходячая болотная кочка, такой ляжет под лесину, а ты рядом пройдешь — и не приметишь…
Сперва Луня даже подумал, что перед ним нелюдь — лешья, кика или еще кто, но потом почуял — нет, человек, настоящий, даже не оборотень. Испугаться Луня не успел,
Томительно тянулось время. Луня не знал, что ему делать, а лесовик, растянув свой лиственничный лук мало что не до уха, тоже не торопился, лишь поблескивали в узких прорезях личины глаза, да чуть побелели костяшки грязной руки, что сжимала лучину.
Наконец Луня не выдержал и тихонько, шепотом, как можно мягче и добрее, сказал:
— Не враг я тебе! Понимаешь? Не понимаешь? Эх ты, бродило лесное…
И тут же в ответ из-под личины донеслось, тоже шепотом:
— Сам ты… бродило! Скидавай ратную справу, да живо! И тихо чтоб!
Луня от удивления разинул рот — кого-кого, а чудного лесовика, по-родски разумеющего, у устья Обура он ожидал встретить меньше всего! А может, и не Обур это вовсе? Однако ж подчиняться приказу, когда в тебя стрелой целят, надо, и Луня, медленно отстегивая войский пояс, все ж спросил:
— А что за места тут? Я случайно в ваши земли попал, другов ищу! От аров, как и ты, ховаюсь. Может, не враги мы, а?
Лесовик ничего не ответил, но и лука не опустил. «А вот сниму я сейчас, следом за мечом, топориком и кинжалом, и сад с луком, а он мне перку в горло и всадит!», — со страхом подумал Луня, но виду не подал. Сложив всю оружейную справу под ноги, ученик волхва попытался улыбнуться противнику, а сам исподволь, осторожно, начал пальцами сучить чарную нить, чтобы потом набросить ее на незнакомца, связать и обездвижить его.
Чары эти, довольно простые, Луня знал давно, и плохи они были тем, что любой, кто мало-мальски в волоховании сведущ, сразу же их распознать может. Но это были единственные чары из тех, что мог накладывать Луня, кои устного наговора не требовали. Шевели себе пальцами по особому, да следи, чтоб нить-невидимка тебя самого не заплела. Покуда везло — лесовик чарным знаниям обучен не был и Луниных стараний не приметил. И то хорошо…
— В лес иди, откуда пришел, да тихо! — приказал меж тем незнакомец: Пять шагов пройдешь — сядь и сиди! Я справу твою приберу, потом уж и говорить будем!
Луня про себя вздохнул с облегчением: раз «говорить будем», не успеет лесовик его убить до того, как нить готова будет. А там, дальше, поглядим, чья возьмет. По любому, Луне сподручнее будет, если это чудо лесное спеленать удастся да к деревине примотать.
Однако пока надо было слушаться, и Луня, осторожно повернувшись, чтобы не перепутать уже сотворенную нить, отмерил пять шагов, остановился, присел на корточки, и принялся незаметно творить петлю, шевеля пальцами положенных на колени рук.
Лесовик ослабил натяг тетивы, бесшумно и быстро скакнул к Луниному оружию, чуть нагнулся, рассматривая его, пнул берский топорик и зашипел.
И в тот же миг Луня, резко выпрямившись, без звука метнул сплетенную петлю и тут же, чтобы не попасть под случайно сорвавшуюся стрелу, кинулся на земь, натягивая нить.
Петля, видевшаяся ученику волхва серебристым, дымным росчерком, легла на лук и на голову лесовика. Луня дернул, затягивая свой аркан, коротко тенькнула тетива, и в тот же миг острая боль пронзила правую Лунину руку.
«Успел таки стрелить, вражина!», — мелькнула в голове у Луни мысль, он скосил глаза и увидел — стрела с костяным наконечником пробила мясо на два пальца выше локтя и застряла как раз на половине. Сильно пошла кровь, но сейчас было не до того — дело сделано, и теперь незнакомец, выронив лук, судорожно пытался освободиться от невидимой удавки, что стянула ему шею и руку.
Распустить нить-невидимку, если ее уже затянули, нельзя, пока чародей, что нить сотворил, не захочет. Луня, скрипя зубами от боли, поднялся, набросил на лесовика еще несколько колец нити, стянул потуже, потом быстро примотал дергавшегося, словно рыба в сети, незнакомца к ближайшему дереву, знаком показал — молчи, а то удушу!
Теперь можно заняться собой. Первым делом Луня оружился, потом обломал наконечник, тронул стрелу — больно! Скрипя зубами, выдернул древко стрелы из раны, скинул кожух и натуго перемотал руку чистой тряпицей, тут же побуревшей от крови.
Ладно, раной он займется потом, а теперь пора узнать, что за дурного рода носят дурные боги по здешним дурным лесам. Луня подошел к уже переставшему дергаться и обречено замершему лесовику, протянул руку и сдернул с лица личину.
«Мать честная, Мокошь-кормилица!», — ахнул про себя Луня: «Это ж Корчев внук! Он корм нашим с Шыко коням давал! Надо ж! Хвала богам тресветлым! Но как подвырос-то с той поры, вот диво…»
— Что ж ты, дурень! — вслух прошипел Луня, приближая свое лицо к злобно оскалившемуся пареньку: — Аль не признал меня? Мы ж с волхвом Шыком гостили у деда твоего, Корча, на Ходу, в осень эту! Не помнишь, стрелок зело меткий?! Луня я, из Влесова городища, у Шыка в учениках хожу! А вот твое имя, Пра свидетель, забыл… Как кличут-то?
Паренек, перестав злобно скалиться, с удивлением вгляделся в Лунино лицо, потом облегченно вздохнул, и прошептал в ответ:
— Спасибо, Род-заступник, за радость такую! Выйком кличут. Признал я тебя теперя. Токо сильно поменялся ты, Луня. Да и запамятовал — не этой осенью, а два годка с лишним назад гостили вы у нас. Разматывай давай свою снасть уловистую, все кости уже болят! Не враги мы, это ты правду сказал, да видать, глаза мне морок застил, вот так и вышло…
Луня быстро сотворил пальцами фиговинку, чарная нить распалась, растаяла дымом, а Выек от неожиданности чуть не упал, ухватившись за ствол лиственницы, к которому только что был примотан.
— Ну здрав будь, родич! — Луня, кривясь от боли в пораненном руке, хлопнул здоровой Корчева внука по плечу.
— И ты здрав будь, Луня-Влес! То, что рану тебе нанес — Пра пощади, не со зла, ты первый напал! — серьезно и по взрослому ответил Выек, и добавил, озираясь: — А теперь зело поспешать надо, уходить отсель, не спроста тута ары объявились!