Владыки Земли
Шрифт:
— Да погоди ты, не могу я уходить! Волхв Шык и вагас Зугур, други мои и побратимы, где-то тут, в ваших краях быть должны! Отыскать мне их надо, в походе мы, сам пойми!
Но Выек помотал головой в ответ:
— Много не знаешь ты, Луня-Влес! Мы тут, у Обура, всем семейством, и не от хорошей жизни хоронимся. Старый Корч, да не забудут о нем люди, год уже почти, как помер. Дом наш супостаты разорили, и мы ушли с Хода, здеся вот живем ныне. Ты сам смотри: хочешь — побратимов ищи, хочешь — со мной пойдем. Только во всей округе на три дня пути кроме арских дозоров да тебя ни одного человека чужого нет, клянусь Яровым ликом! Видать, други твои заплутали где-то. По
Выек вдруг довольно ехидно ухмыльнулся, а Луню вдруг бросило в жар: «Руна!»
— Ну так идешь?
Луня кивнул:
— Иду. Только мешок мой забрать надо. И вот еще чего — никак я в толк не возьму — если я прошлой осенью деда твоего, да и тебя тож, живыми и здравыми видел, как же ты его в год назад усопшие определил? Чего-то попутал ты, друже, не в обиду тебе мои слова…
Выек зло и бешено сверкнул глазами, натянул свою личину, и из-под нее глухо вымолвил:
— Можа, и попутал, можа, и дурень я, а токо когда вы с волхвом у нас гостили, мне еще и семнадцати не было, а сейчас уже за девятнадцать перевалило!
«Как же так?!», — опешил Луня: «Это что ж выходит, мы два года потеряли, по Ортайгу этому треклятому плавая?! Так ведь тогда все прахом, тогда ж не успели мы! И через две-три луны примерно Небесная Гора на Землю упадет, и все… Да нет, ну быть того не может, чтобы все вот так обернулось! Да и нет ни у кого такой власти — время менять! Хотя Владыка… Этот все может, чтоб его Небесной Горой расплющило! Эх, Шык бы сюда, он бы живо растолковал, что к чему…»
— Эй, Луня-Влес! Уснул, что ли? — Выек потряс ученика волхва за плечо: — Идешь ты, нет, а то пора уже.
Луня решительно тряхнул головой с отросшими едва не до плеч волосами:
— Иду, куда ж деваться! А ты вот чего — дорогой поведай-ка мне, друже Выек, как так приключилось, что семейство ваше ныне у Обура обретается?
Всю дорогу говорил Выек, выплескивая накипевшее на душе, рассказывая, как разорен был Дом Старого Корча, как уходили они сперва на полуночь, потом на восход, петляли лесами и горами.
Началось все тогда, когда Луня и думал — поздней осенью, через луну с лишнем после их с Шыком ухода в Ар-Зум. С полдня подошли по Малому Ходу ватаги хуров. Ары, что стояли дружиной неподалеку, то ли не успели, а скорее — не захотели защитить Дом, и поздним холодным вечером, в самое предзимье, сотня хуров неожиданно напала на жилище семьи Старого Корча, словно стая ворон на тетеркин выводок.
Гостей в Доме почти не было, так, три-четыре одиноких путника. Ворота, по ночному времени, держали запертыми, это и спасло Корчеву семью. Пока находчики лезли через частокол да ломали дубовые створки воротин, все успели проснуться, собрать детей и барахлишко, и тайной подземной тропой, что начиналась на заднем дворе, уйти в дремучие леса, что стеной вставали сразу же за задней изгородью и тянулись аж на три дня пути, до самого Ледяного хребта. Уходили, и сквозь переплетение ветвей видели отблески пожара — то горел подожженный хурами Дом, убежище, кров, источник жизни, родина для всего семейства Корча.
Тогда же, во время первого бегства, и случился с главой семьи беда Корча хватил удар, он обеспамятел и обездвижил. Дальше его несли на волокуше сыновья.
Путники, что гостили в Доме, сперва шли с Корчами, потом, по одному, разошлись по своим надобностям. Возвращаться на пепелище было опасно — хуры не уходили, рыскали по Ходу, ловили случайных странников, жгли леса просто так, от тоски по своим, безлесным, видать, местам.
Корчи обосновались в чаще, построили землянки и зажили горькой жизнью изгнанников. Наступала зима, надо было запасаться едой, шкурами, утеплять жилища. Мужчины семидицами пропадали на охоте, женщины коптили и солили мясо, выделывали шкуры. На семью одна за одной валились напасти — то болезни, то лесная нечисть. Не выдержав тяжких трудов, умерла старая Мрана, жена Корча, бабушка Выйка. Корч же по прежнему лежал, словно дубовая колода — не видел, не слышал, не двигался.
Мрану погребли по родскому обычаю — предали тело огню, а пепел собрали в глиняную чашу и схоронили под высокой сосной на берегу чистого ручья, текущего с ее родных Ледяных гор и не замерзающего даже в самые суровые морозы…
А в середине зимы, когда вроде стало чуть легче — вся нелюдь и нечисть уснула под снежной шубой, в окрестных лесах появились ары и корья, выискивающие кого-то. Груй, отец Руны, повстречав в лесу смешанный отряд в десяток человек, сперва обрадовался — ары никогда не были врагами семье Корча, но тут они словно избезумились. Груй, получив две корьских стрелы в спину, еле ушел, долго полз, истекая кровью, по зимнему лесу, сильно обморозился, да еще стрелы оказались с ядом, и на Груя навалилась телесная немочь, стал он словно ребенок, еле-еле мог ложку сам поднять.
Рано или поздно враги отыскали бы убежище Корчей, и Птах, младший сын Хозяина Дома на Ходу, решил уводить семь дальше, в самые дальние и заповедные уголки гор, туда, где Ледяной хребет соединяется с Серединным.
Колдовской туман Ледяного, что морочит головы людям, делая их похожими на диких зверей, зимой почти не опасен, и вот в середине просинца Корчи дошли до самого глухого угла Земель Хода, до Горовстречья, как назвал то место Выек.
Всегда считалось, что Серединный хребет нельзя преодолеть нигде, кроме как через Скелетный Перевал, но оказалось, что в Горовстречье есть узкое и глубокое ущелье, по дну которого несется безымянная речушка, и оно ведет к полуночным границам Ар-Зума, в обширные и дикие земли между горами и устьем Великой Реки Обур.
Туда и отправились дважды беглецы, изгнанные сперва и из своего Дома, а потом и со своей земли.
Труден был тот переход. Двое больных — Корч и Груй, куча малых сестренка Руны Меза и ее братишка Зыч, дети Птаха и Ваят Урр, Будя, Диха и Кава, и только двое здоровых мужиков, Птах да Выек, одному из которых только сравнялось семнадцать зим…
Загорье поначалу встретило семью Корча приветливо. Отойдя на семидицу от гор, Корчи осели в широком распадке меж двух лесистых холмов. Наступала весна, стало повеселее, а тут еще вроде и Старый Корч начал оправляться, зашевелил пальцами, стал узнавать родных.
Но вместе с теплом зашевелилась и нечисть. В последние окоянные годы с ней вообще не было сладу, а тут нечистые словно взбесились!
По ночам в землянки ломились демоны и духи, пугая детей и насылая кошмары, в лесу шагу нельзя было ступить от лешья и дивов, шишиги и кики выли в болотах, жители древесных стволов, всегда мирные и незлобивые, скрипели и стонали, громоздили завалы на пути у охотников, старались толкнуть на острые сучья, подставить под падающую лесину.
Нужен был волхв, чародей, чтобы справиться с напастью, да где его взять? Все Корчи, кто как мог, творили немудреные чары, вешали обереги, взывали к своим богам, а поскольку все жены сыновей Корча были не родками: Улла, мать Выйка — ахейкой, Свирга, мать Руны — гремкой, а жена Птаха Ваят — вагаской, то и боги, и чары у всех были разными.