Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
— Возможно, гауптштурмфюрер и прав, — угрюмо признал генерал, вспомнив, что самого его уже давно воспринимают как предателя, причем по обе стороны Восточного фронта. На Западном, кстати, тоже. — Все зависит от того, кого именно он имеет в виду.
Хейди подошла к окну и провела пальцем по запотевшему стеклу. Вряд ли она собиралась проверять таким образом его чистоту: что-что, а чистота в санатории поддерживалась идеальная, даже по немецким представлениям. В этом жесте было что-то по-детски капризное.
— У меня в Берлине брат, — с трудом проглотила она накатившийся комок волнения. — Вы… разве не знали об этом?
— Нет, — соврал генерал. Хотя слышал
— Уверена, что нет, — поспешно ответила Хейди и повернулась лицом к Власову. — Это совершенно исключается. И, прежде всего, потому, что Фридрих никогда не стал бы сотрудничать с заговорщиками. Во-первых, он предан фюреру, идее СС и Гиммлеру. К организации СС он относится с такой самоотверженностью, с какой древние рыцари относились к своему рыцарскому ордену. И потом, никто из нашего древнего рода попросту не простил бы ему отступничества.
— Понимаю вас, истинная приверженка фюрера.
Власов машинально взглянул на дверь, приблизился к женщине, однако обнять ее почему-то так и не решился.
— Вы не ошиблись, истинная. Не лично Гитлеру, а самой идее фюрера. Очевидно, поэтому хочу, чтобы вы стали таким же фюрером, только русским. Поэтому ничто не должно мешать нам сейчас, ничто не должно отвлекать от главной цели. Из всего того, что я слышала о вас от Штрик-Штрикфельдта, передо мной вырисовывалась личность очень решительного талантливого полководца, успевшего, несмотря на свой относительно молодой возраст, принять участие в трех войнах.
— Двух, — суховато и некстати уточнил Власов.
— А Китай? Чан Кай-ши?
— Там я был всего лишь советником.
— Но именно тогда китайские войска осуществили несколько мощных наступательных операций.
— Этот ваш капитан вечно стремится слепить из моих мощей образ великого воина.
— В оценках он как раз оставался довольно сдержанным. Я бы даже сказала, слишком. Очевидно, проявляется естественная ревность: он-то всего лишь капитан. А ведь тоже начинал в Первую мировую, причем офицером русской армии. Так что выводы я делала сама. Не знаю, как вы к этому отнесетесь, генерал, но в последние дни я много думаю о нас с вами, и мне кажется, что мы необходимы друг другу. Разве вы не чувствуете, что сейчас вам как раз нужна именно такая женщина — независимая, решительная, обладающая, уже хотя бы в силу своей должности, множеством знакомств и всевозможными связями? В том числе и благодаря своему берлинскому брату?
— Вы довольно точно охарактеризовали себя, — кивнул генерал.
В знак благодарности Хейди поцеловала его в щеку.
— Никогда не пытаюсь изображать скромность там, где нужен напор, — сказала она, уже берясь за дверную ручку. — Вы человек такого же типа. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы такого же. Мы многого должны достигнуть, Андрэ, — улыбнулась Хейди суровой, незнакомой Власову улыбкой. — Нам нельзя ни предавать друг друга, ни просто расставаться.
37
К действительности его вернула влажная ладонь, которой Хейди слегка прикоснулась к щеке. Власов вздрогнул, приоткрыл глаза и, прежде чем успел сообразить, что над ним склонилась женщина, рванулся рукой к подушке, под которой, по старой армейской привычке, лежал пистолет.
— Хотели тут же, прямо в постели, пристрелить меня, мой генерал генералов? — склонилась над ним Хейди. — Обычно подобное желание возникает у мужчины не ранее шести месяцев после свадьбы.
— Всего лишь нервы.
— Понимаю, утомила вас ожиданием, — с наигранной нежностью заключила немка. — И не вздумайте креститься: я не привидение, а всего лишь ваша невеста.
— Это война, Хейди.
— Странно. Я-то думала, что это всего лишь ночь любви. Но если в постели вы чувствуете себя, как на передовой…
— С вами — да.
— Звучит, как похвала, — задорно рассмеялась вдова боевого эсэсовского офицера. — Вот только война здесь, наверное, ни при чем.
— Война всегда «при чем». Вся жизнь — в стремени, да на рыс-сях, — вздохнул Власов, безвольно наблюдая, как, почти не касаясь руками, Хейди стаскивает остатки одежды, оголяя его могучую от природы, но все еще довольно костлявую фигуру.
Этой своей худощавости Андрей стеснялся всегда, даже когда жена Чан Кай-ши [49] , потрясенная его могучим ростом и славянской мощью, набрасывалась на него со святым благоговением.
Предаваясь с ним самым изысканным ласкам, по принципу: «Все, что только позволено в постели, — храбро позволяй самой себе, а все „непозволительное в любви“ — позволяй мужчине», эта жгучая и неутомимая китаянка избавляла стыдливого советского мужичка от всякого чувства стыда и стеснительности.
49
В 1938–1939 годах полковник А. Власов пребывал в Китае, где сначала возглавлял штаб главного советника Чан Кай-ши, советского генерала Черепанова, затем и сам был советником китайского генерала Янь Си-шаня, кстати, одного из политических соперников Чан Кайши. А когда Черепанова отозвали в Москву, именно Власов, под псевдонимом «Волков», стал военным советником Чан Кайши. Тогда же в него влюбилась жена Чан Кайши, которая была дочерью Сунь Ятсена. Когда Власова отзывали в Москву, Чан Кайши наградил его Золотым Орденом Дракона, а его жена — одарила, тогда еще полковника, золотыми наручными часами, которые, уже на советской границе, чекистами были официально изъяты у Власова вместе с орденом.
Это она, поражая воображение «не владевшего изысками чуждого, буржуазного секса» советского человека, приучала полковника Власова к «сугубо азиатским», как ему тогда казалось, любовным ласкам, и к сугубо азиатскому проявлению «мужского самодостоинства», очень смахивающего на деспотизм.
Прежде чем припасть маленькими розовыми лепестками своих изящных губок к самому священному, что сотворено в мужчине природой, «некоронованная императрица Китая», как называла ее антикоммунистическая пресса, опускалась перед Власовым на колени и, с молитвенной искренностью рабыни и непогрешимостью наложницы, произносила: «Я недостойна вас, мой повелитель».
Когда нечто подобное исходит из уст Первой Дамы величайшей страны мира, из уст правительницы, способной одним движением брови отдать тебя придворному палачу Поднебесной, а любая из шпионивших за ней служанок могла выдать тебя всемогущему царствующему супругу, — такое постельное раболепие, конечно же, впечатляет. Причем впечатляет до сих пор, ибо ни одна из самых распутных женщин, которых Власову удавалось познавать потом в России, не смогла одарить его и сотой частью того «сексуального растления», которое так мастерски дарила ему дочь и супруга двух китайских прокоммунистических вождей.