Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
— Если вы имеете в виду наши нынешние армейские документы, то они хранятся в нашем штабе.
— Я говорю сейчас о вашем личном архиве, который, как я поняла, все еще не сформирован. Прячьте наиболее важные из документов, снимайте фотокопии с тех, которые вы не можете изъять из штабных бумаг, собирайте публикации в прессе, ведите дневниковые записи. Причем все эти бумага должны где-то накапливаться, с таким расчетом, чтобы они уцелели во время капитуляции Германии.
— И ты согласилась бы стать хранительницей этого архива?
На сей раз Хейди с ответом не торопилась. После минутного молчания она, очевидно, готова была возобновить разговор, однако поднебесье над горной долиной, в которой располагался санаторий, вновь наполнилось равномерным, но мощным гулом моторов, который постепенно смещался к западной оконечности долины. Было понятно, что это возвращается после воздушного удара та волна ночных бомбардировщиков, которая еще недавно летела на восток.
Русский генерал и немка мысленно провожали вражескую эскадрилью в полном, суеверном молчании.
— Наверняка у вас найдутся более надежные хранители. Но если они не найдутся и если вы решитесь доверить свои бумаги мне, то вполне можете рассчитывать на мою порядочность.
— Я хорошенько подумаю над всем, что ты только что сказала, Хейди.
Даже если бы вся эта воздушная эскадра принялась разносить ее санаторий на камешки, то и после этого ничто не смогло бы заставить ее прервать нить разговора с Власовым. Она по-прежнему свято придерживалась ею же установленного правила: в брачном ложе заниматься не только любовью, но и планированием их общего великого восхождения к вершинам славы.
— Для долгих раздумий времени у нас тоже уже не осталось. Кстати, почему вы никогда не надеваете медаль, которой вас наградил фюрер? [51]
— Следует полагать, что это уже замечено?
— Следует полагать. В любом случае, постарайтесь ее не потерять. Если честно, то через своих покровителей я уже пытаюсь вести переговоры с представителями командования вооруженными силами наших союзников, на территориях которых действуют части РОА, о том, чтобы вы были отмечены наградами этих стран. Мысленно уже вижу стенд наград в музее генерала Власова, и на этом стенде будут размещены все знаки отличия — начиная от китайского Золотого Ордена Дракона, который мы попытаемся найти, или же изготовить его дубликат, и заканчивая наградами США. А почему бы и нет? Что вас удивляет? Через несколько месяцев вы станете самым надежным соратником Америки в борьбе против коммунистической России. Единственным и незаменимым. Как в свое время этот ваш адмирал, как его там?.. — пощелкала она пальчиками.
51
Хейди имела в виду медаль «За отвагу. Для граждан восточных территорий, второго класса», которой фюрер наградил А. Власова 23 апреля 1943 года.
— Адмирал Колчак. Правитель Сибири. Еще тот вояка был, в стремени, да на рыс-сях.
— Вот видите, сколько у вас достойных примеров для подражания, мой генерал генералов. Так действуйте же! [52]
Луч прожектора прошелся по их третьему этажу, по генеральской палате, которая теперь почти всегда была в распоряжении Власова — стоило ему только появиться в санатории; наткнулся на высящуюся чуть в стороне скалу, а затем пополз вверх, скрещиваясь с лучом прожектора, стоявшего на вершине соседнего холма.
52
Личный архив генерала Власова до сих пор не обнаружен, хотя известно, что 5 мая 1945 года, в своей Ставке в чешском поселке Сухомасты, генерал передал его одному из командиров 15-го казачьего кавалерийского корпуса ВС КОН Ра атаману Ивану Кононову, приказав ему скрыться и любой ценой спасти бумаги. Тогда атаман сумел уцелеть, и погиб уже в 1967 году в Австралии, в автокатастрофе. По предположениям некоторых исследователей, незадолго до этого события советская разведка вошла с ним в контакт, пытаясь заполучить архив Власова, но атаман не отдал его. Дальнейшая судьба архива пока что неизвестна.
Эти прожекторы установили здесь лишь неделю назад, впридачу к разбросанным по окрестным холмам орудиям зенитной батареи, и с тех пор прожектористы шарят не столько по небу, сколько по окнам санатория, что не раз вызывало у Хейди бурю возмущения.
— Ты всерьез веришь, что «Музей генерала Власова» может быть когда-нибудь создан?
— Ни чуточки в этом не сомневаюсь. Даже если ты так никогда и не станешь хозяином Кремля.
40
Как завершилась их беседа с «вождем всех времен и народов» в его кремлевском кабинете — этого Андрей Власов почти не помнил. Последние минуты он пребывал в состоянии прострации. Что сказал Сталин, прощаясь с ним, и сказал ли вообще что-нибудь? Как сам он выходил из кабинета?
Зато потом генерал еще долго пребывал под магическим воздействием этой короткой ночной беседы с Верховным, и постарался сделать все возможное, чтобы не разочаровать его. Во время решающего сражения под Москвой удары его частей можно было сравнить разве что с ударами старой наполеоновской гвардии. Ну а все свои разговоры с подчиненными, как, впрочем, и беседы с журналистами, происходившими до и после наступления под Москвой, командарм начинал со ссылки на мнение Сталина, высказанное во время ночной встречи с ним в Кремле, как-то незаметно теряя, или столь же незаметно стирая, в своих воспоминаниях ту грань, которая пролегала между скупым немногословием вождя и его, Власова, взбудораженной фантазией.
Уже здесь, в Германии, генералу показали американскую газету со статьей французской журналистки Эв Кюри, сумевшей пробиться к командарму сразу же после освобождения его дивизиями Волоколамска. Еще только выкарабкивавшемуся из лагеря военнопленных генералу приятно было узнать, что француженка писала о нем как об одном из наиболее талантливых русских военачальников, прекрасно изучившем стратегию и тактику Наполеона и с должным уважением отзывающемся о командирских способностях генерал-полковника Гудериана, командовавшего тогда 2-й танковой армией вермахта.
«Если бы это ее свидетельство дошло до Берии еще до того, как я сдался немцам, — с холодком на сердце подумал Власов, — он наверняка объявил бы меня врагом народа».
Но что-то там, в ведомстве «верного дзержинца», не сработало, и вместо приговора ему вручили орден Красного Знамени, произвели в генерал-лейтенанты и уже через полтора месяца назначили заместителем командующего Волховским фронтом. Однако со временем, уже здесь, в Германии, его сдержанно-лестный отзыв о Гудериане был воспринят с должным пониманием.
В последующие дни Власов все чаще загадывал: как сложилась бы его жизнь, выберись он с приволховских болот и вернись в Москву? Раньше он был почти уверен, что его обвинили бы в гибели армии и расстреляли. Что ни говори, а 2-я Ударная, по существу, погибла, и кто-то должен был ответить, пусть даже менее всего виновный в этой катастрофе.
Но со временем страх оказаться в числе расстрелянных за время войны командармов и прочих генералов постепенно сменялся тихой завистью. Ведь где-то же там, по ту сторону фронта, оставались Жуков, Рокоссовский, Штеменко, Малиновский, Мерецков, которых он лично знал, которые начинали вместе с ним. Причем многие из них, как, например, Рокоссовский, к слову, успевший побывать в шкуре «врага народа», начинали не столь успешно. Тем не менее им суждено было войти в историю этой войны полководцами армии-победительницы. А кем войдет в ее историю он, бывший пленный, а ныне — «трус и предатель» Власов?