Власть без славы

Лаптев Иван

Во-вторых, «я уже давно не связывал…» Ну, вот я не связывал, поэтому и не стал сохранять единую страну! И пусть все другие «связывали» — моя власть, мне и решать. Опыт первого секретаря обкома КПСС, опыт работы в Политбюро ЦК КПСС, умноженные на непомерное тщеславие, с потрясающей яркостью отразились в этой великой фразе.

Главным мотивом для российского руководства были, конечно, не те, что называет Б. Н. Ельцин в своей книге. Молодое, агрессивное и политически совершенно неопытное окружение президента РСФСР убедило своего патрона в том, что все остальные союзные республики только отягощают Россию. Она их снабжает, она строит, она их тянет к цивилизации, расходуя на это собственные ресурсы, она их чуть ли не содержит. Позиция достаточно известная, зеркально отражающая убежденность населения других республик в том, что это они

кормят Россию, что это РСФСР перекачивает все их ресурсы к себе, что без «русского центра» они бы жили богато и счастливо. Е. М. Примаков однажды подвергся весьма суровой критике, когда в ответ на такие суждения предложил Грузии, где он долгое время жил и учился, составить баланс суверенной Грузии, посчитать ее потребности в энергоносителях, сырье, металле, продовольствии, расходы на вооруженные силы, правоохранительные органы, образование, культуру, социальные программы и прикинуть, сколько же сможет Грузия профинансировать сама, за счет своих возможностей. [48] Все на это обиделись и… никто не стал считать. Не делала таких расчетов и российская статистика. В оборот были запущены некоторые «голые», вырванные из социально-экономического контекста цифры, которыми на последнем этапе работы над Союзным договором оперировал Ельцин. Вот-де мы подсчитали, что при переходе на мировые цены перевес в нашу пользу в торговом обороте между Россией и Украиной составит 80 миллиардов долларов. Очевидно, так же подсчитали разницу во взаимных обязательствах с другими республиками. На основе таких подсчетов и родилась уверенность в том, что Россия, освободившись от бремени союзных республик, рванет вперед семимильными шагами и сразу встанет на уровень самых богатых и высокоразвитых стран.

48

Примаков Е. Годы в большой политике. С. 75.

Не менее эффективно побуждал Ельцина к автономизации России и тезис, постоянно озвучиваемый Г. Бурбулисом, о том, что РСФСР, и только она может стать правопреемницей СССР. Это касалось его международных обязательств и отношений, мировой роли, что всегда так близко сердцу наших лидеров, и внутренних вопросов, значение и приемы решения которых показаны выше, когда рассматривался «перехват» союзной собственности. Насколько это было согласованная и значительная позиция, свидетельствует сам Ельцин. «Россия — единственная республика, которая могла бы и должна стать правопреемницей Союза и всех его структур», — заявил 2 октября (1991 года. — Авт.) на встрече с российскими парламентариями государственный секретарь РСФСР Бурбулис», — записал он в своих дневниках. [49]

49

Ельцин Б. Записки президента. С. 135.

Наконец, надо отметить и еще один могучий стимул, побуждавший Ельцина разорвать, разрубить по живому Союз ССР, мотив чисто субъективный. Воспитанные на ленинских постулатах о роли личности в истории, мы всегда считали, что только объективные обстоятельства предопределяют ее историческую роль и политические возможности, не принимая во внимание столь же важную другую сторону: личность может сама сотворить обстоятельства своей исторической деятельности, а уж выбор, как и для чего этими обстоятельствами воспользоваться, всегда за ней.

В случае с Ельциным можно сказать, его выбор был предопределен вовсе не теми путаными представлениями о необходимости России избавиться от «имперской роли». Его слова об этом вообще, я считаю, не надо принимать во внимание, так как сама натура Ельцина не позволяла ему поступиться даже малейшей долей своей власти и влияния, он как раз по складу своему гипертрофированно «имперский» политик, что и доказал расправой с Чечней. Каждому хочется выглядеть лучше, чем он есть, и президент России рассуждениями о своих конфликтах с коммунистической идеологией, с советским режимом только прикрывает глубинную причину своих действий — патологическую, всеуничтожающую, сжигающую его самого ненависть к Горбачеву. Она не давала Ельцину покоя ни тогда, когда он вынужден был уйти из Политбюро ЦК КПСС «простым» министром, ни тогда, когда он

стал президентом России, наделенным поистине монаршими прерогативами, ни тогда, когда Горбачев стал частным лицом, уверен, не дает ему покоя и сегодня, когда и сам он тоже стал частным лицом. На мой взгляд, да и примеров тому тьма, Ельцин не умеет прощать. Особенно прощать людям не их, а свои собственные ошибки и промахи. История знает случаи, когда короли и великие князья отказывались от трона ради любви. Ненависть, видимо, еще более сильное чувство, чем любовь. И как есть вечная любовь, так должна быть вечная ненависть. А если она еще умножается на столь же могучую страсть — жажду власти, она проломит любую стену. Так что президентский кабинет в Кремле стоил Союза ССР, сколь бы великим этот Союз ни был и что бы ни получилось в результате.

Глава 16. Лики перемен: Горбачев

Читатель, одолевший главу «Вожди», понимает, почему столько надежд общество связывало с М. С. Горбачевым, в чем причины буквально всенародного одобрения решений мартовского (1985 года) Пленума ЦК КПСС, избравшего самого молодого члена Политбюро Генеральным секретарем ЦК. Все свыклись тогда с тем, что генсек — это фактический глава советского государства, поэтому и коммунисты и беспартийные, прежде всего, именно в этом качестве воспринимали Горбачева.

Для старых членов Политбюро возникли серьезные проблемы. Да, на первых порах новый начальник многомиллионной партии относился к ним подчеркнуто уважительно, спрашивал совета, даже когда не надо было спрашивать, осыпал комплиментами. Но в то же время демонстрировал такой стиль личной работы, который для них был попросту «неподъемным», — выступления без заранее подготовленных текстов, быстроту решений, способность мгновенно выехать в любую командировку, деловые обсуждения вопросов, выносимых на Политбюро, смелый выход к любой аудитории.

В наше просвещенное время можно, конечно, сказать: ну и пусть себе выступает, ездит, решает. Чем это плохо для других «вождей» КПСС? А тем плохо, что существовало неписаное правило: как генсек, так и остальные. Он без бумажки толкает свои речи — и вы свои без бумажки. Он встречается с общественностью — и вы встречайтесь. Он способен по 10 часов обсуждать проблемы страны на заседаниях секретариата и Политбюро — и вы обсуждайте. Сталин ведь не случайно назвал партию «орденом меченосцев» — порядки в ней были столь же фанатично жесткими, как в средневековых орденах, где поведение магистра было эталоном всеобщего поведения.

«Геронтократы», как тогда называли престарелых членов Политбюро, словно прицеп тащились за Горбачевым, тормозя его разбег, который он первоначально определил формулой «ускорение». И не потому, что хотели ему помешать или противодействовать. На мой взгляд, многие из тех, кто поддержал его выдвижение в лидеры КПСС, просто не успевали осмыслить предлагавшиеся им конкретные формы перемен, хотя с необходимостью самих перемен почти все были согласны. Физическая и умственная нагрузка на людей, разменявших седьмые, восьмые десятки своей жизни, была совершенно непосильна, некоторые засыпали прямо во время заседаний Политбюро. Кадровые перемены были неизбежны, тем более что и многие первые секретари крайкомов, обкомов, ЦК компартий союзных республик тоже находились, мягко говоря, в почтенном возрасте.

Горбачев провел настоящую кадровую революцию, правда, во многом руками Е. К. Лигачева. Аккуратно и малозаметно для общества он сменил около 70 процентов периферийных секретарей, избавился от членов брежневского Политбюро, только А. А. Громыко да М. С. Соломенцев «задержались» в его составе еще некоторое время. Так как первые секретари обычно были и членами ЦК КПСС, новый генсек применил уставную, но рискованную операцию — по его рекомендации 110 членов ЦК КПСС написали заявления с просьбой вывести их из состава ЦК.

Эти кадровые маневры, понятно, требовали от Горбачева большого напряжения сил. Но главное — отнимали время. Курс на перестройку был уже провозглашен, страна с нетерпением ожидала реальных действий, а заниматься надо было уговорами старых маразматиков, обеспечением им безбедной старости, трудоустройством их команд и тому подобными «делами». Можно сказать, что почти весь период до XIX партконференции, то есть до середины 1988 года, Горбачев вынужден был осуществлять свои планы с постоянной оглядкой на старых «вождей».