Власть без славы
Шрифт:
Кромвель был казнен в день свадьбы отца с Катариной Хоуард. На какое-то время король успокоился, глядя влюбленными глазами на жену, похожую на невинного ребенка. Они представляли собой странную пару – пожилой тучный мужчина с красным лицом и налитыми кровью глазами, раздражительный, с перекошенным от боли лицом, когда язва на ноге особенно его донимала, и… изящное, миниатюрное создание с распахнутыми глазами, в которых светилась невинность, а где-то в глубине – жизненный опыт.
Этот желчный, разочарованный человек на глазах преобразился – казалось, она зарядила его жизненной энергией, напоила
Мне было тошно смотреть на этого помолодевшего любовника, не отрывавшего глаз от своей кудрявой куколки, – я не переставала думать о его неимоверной жестокости, вспоминала, как он обращался с моей матерью, а совсем недавно – с Анной Клевской.
В тот год, год смерти, как я его про себя назвала, меня постигло еще одно горе. Я боялась, что это случится, но все-таки надеялась на чудо. Чуда не произошло. Однажды ко мне прибежала моя верная Сьюзан. По ее лицу я поняла, что случилось что-то ужасное. Она остановилась на пороге комнаты, не в силах произнести ни слова.
Мне стоило большого труда заставить ее рассказать то, в чем я уже почти не сомневалась.
– Миледи, – с трудом выговорила она, – приготовьтесь к самому страшному.
– Графиня? – произнесла я, чувствуя, что вот-вот лишусь чувств. – Что с ней?
Сьюзан молчала. Я попыталась взять себя в руки.
– Это должно было случиться, – сквозь слезы произнесла она.
– Она мертва? Скажи мне правду!
– Она… очень страдала. От холода, больная, потерявшая сыновей… Кончились ее мучения.
– А я так и не была у нее.
– Это ничего бы не изменило, поверьте, – горестно покачав головой, сказала Сьюзан.
– Я только молилась за нее.
– Ей помогали ваши молитвы.
– Но за что, за что? Ее же нельзя было заподозрить в измене!
– А восстание сэра Джона Невила! Король окончательно вышел из себя.
– Да. Он убежден, что все должны любить его, а если кто-то отказывается…
– Любовь надо заслужить, – чуть слышно заметила Сьюзан.
– Но он уже и так расправился со всеми, – воскликнула я, – сколько же можно убивать, мучить, пытать? Графиня… ее-то за что?
– Она была урожденная Плантагенет…
Закрыв лицо руками, я видела ясно, как будто была там, как графиня выходит из своей камеры и медленно движется к месту казни.
– Графиня была мужественной женщиной, – сказала я.
– Она умирала тяжело.
– Почему меня не было рядом с ней?
– Вы бы этого не вынесли…
– Она… которая никому не сделала ничего плохого. Только имела несчастье родиться в королевской семье.
– Тише! – прошептала Сьюзан. – Даже у стен могут быть уши в наше время.
– Да, тяжелое время. Страшное, безумное время, Сьюзан. Скажи, она не вспоминала обо мне?
– Она до самой последней минуты думала о вас. Ведь вы были ей как дочь.
– Она хотела, чтобы я действительно стала ее дочерью… женой Реджинальда.
– Тише, умоляю вас, – снова прошептала Сьюзан, оглядываясь по сторонам.
Я хотела закричать: «Мне теперь все равно! Пусть берут и меня! Пусть обвиняют в измене!» Они и так уже были близки к этому.
– Она произнесла ваше имя перед казнью. Просила всех, кто был там, молиться за короля,
– Ты хочешь сказать, что она думала обо мне и в свой смертный час?
– Да, миледи.
– Расскажи, как она умерла.
Сьюзан молчала.
– Расскажи, молю тебя. Все равно я узнаю от других.
– Колода была установлена слишком низко, а палач плохо справлялся с топором…
– Нет, нет!
– Не плачьте. Все уже позади, но палачу не удалось одним ударом отрубить голову, он ударил несколько раз.
– Бедная, любимая графиня! Она заменила мне мать, делила со мной и радости, и печали. Когда мне было плохо, она утешала меня, такая добрая и такая мудрая…
Перед моими глазами возник палач с занесенным топором… Даже убить ее постарались с наибольшими мучениями.
Все эти годы, что мы не виделись, я надеялась на нашу встречу. И вот теперь…
Мы встретимся на небесах, думала я с горечью. Меня одолевали плохие предчувствия. Смерть неотступно стояла рядом.
Отец пребывал в благодушном настроении. Он был увлечен своей пятой женой, не расставаясь с ней ни на минуту. Ему в ней нравилось все, особенно – ее милая болтовня, которая мне казалась довольно глупой.
Я с удовлетворением отмечала про себя, что отец получил то, что хотел. Не сумев оценить по достоинству мою мать, Анну Клевскую и даже Анну Болейн, он имел, наконец, в женах глупую девицу, услаждавшую его взор, и только.
Да, она была королевой Англии, но я не испытывала к ней ни малейшего уважения. Легкомысленная кукла, думала я, семнадцатилетняя девчонка, забавляющая своей молодостью пятидесятилетнего мужчину, который из последних сил старается казаться молодым.
Я была старше ее всего на пять лет. И никак не могла понять, почему она вызывала во мне такое отвращение. Я понимала, что, будь я с ней поласковей, она бы с готовностью ответила мне тем же. Но меня отталкивали ее глупость и невоспитанность. Это было тем более непонятно, что она была дочерью сэра Эдмунда Хоуарда, младшего сына герцога Норфолкского, героя битвы при Флодден Филд. Правда, его заслуги перед отечеством так и не были оценены, и он прожил жизнь в бедности, имея десятерых детей. Сэр Эдмунд с трудом содержал свою большую семью, вечно спасаясь от кредиторов. Поэтому, когда представилась возможность, он с радостью отдал Катарину на воспитание к бабушке, чей дом, следует заметить, не пользовался отличной репутацией. Именно там Катарина ступила на скользкий путь. Но все выяснилось значительно позже.
А в те дни эта дурно воспитанная девица неожиданно для себя оказалась любимой супругой короля, его крошкой-королевой.
Она и не пыталась из себя кого-то изображать. Отнюдь. Она была слишком потрясена всем, что с ней произошло, и вела себя, как ребенок, который, однако, достаточно искушен в определенной области. Только со временем, когда мне стали известны некоторые факты ее прошлого, я поняла, что это – существо, обладающее неутолимым сексуальным аппетитом. Причем настолько сильным, что, даже будь она чуточку поумней и попытайся вести себя более пристойно, ей бы все равно это не удалось.