Власть и общество: избирательные реформы и их восприятие в Великобритании в последней трети XIX века

Науменкова Екатерина

В течение последних месяцев нахождения во власти правительство Гладстона стало больше симпатизировать биллю о правах, но официально министры не одобряли проект, поскольку считали невозможным включение его в программу партии. Как объяснял Гладстон после принятия решения о досрочном роспуске, «правительство уже решило не предлагать билль о правах, поскольку найдутся интриганы и эгоисты, которые не дадут его провести» [96] .

В начале 1874 г. Гладстон распустил парламент и назначил новые выборы. На них консерваторы одержали блестящую победу и впервые за треть столетия завоевали прочное большинство в палате общин. Реформаторская деятельность либералов оттолкнула от них влиятельные деловые круги – предприниматели, финансисты, фабриканты стали все более активно переходить в ряды тори. Они были пресыщены реформами и жаждали теперь только стабильности и спокойствия. А в качестве гаранта существующего правопорядка консервативная партия представлялась гораздо более предпочтительной [97] . Видный либерал лорд Галифакс говорил Гладстону: «Насколько я понимаю, люди напуганы: хозяева боятся своих руководителей, предприниматели боятся забастовок,

церковники боятся нонконформистов, многие боятся происходящего во Франции и Испании, и в этом абсурднейшем страхе все искали спасения в консерватизме» [98] . Несомненно, опасения современников вызывала и демагогическая программа Дж. Чемберлена «Свободная церковь, свободная земля, свободные школы и свободный труд».

96

Morley J. The Life of… Vol. II. P. 475.

97

Науменков О. А. Роберт Солсбери… С. 92.

98

Morley J. Op. cit. II. P. 494.

Определенное значение на результаты выборов оказало введение тайного голосования в 1872 г. Многие рабочие активно использовали его, чтобы бросить вызов своим предпринимателям. Ф. Энгельс подчеркивал, что «тайное голосование дало возможность множеству рабочих, прежде политически индифферентных, безнаказанно голосовать против эксплуататоров и против партии, в которой они справедливо видят партию промышленных магнатов, – против либеральной партии». Впрочем, в Ирландии это позволило фермерам во многих районах бросить вызов консервативно настроенным лендлордам. В то же время продолжало сильно проявляться низкопоклонство низших слоев перед богатством и респектабельностью. Настроенный пролиберально рабочий лидер из Уигана (где заправляли торийские фамилии) мрачно заметил: «Мы были покорены их величием. Мы бедны, они богаты; мы рабочие, они хозяева; мы зависимы, они всемогущи» [99] .

99

Науменков О. А. Из истории консервативной партии… С. 133–134.

Сильно повлияло на исход выборов и разочарование рабочих политикой либерального правительства. Газета «Рейнольдс ньюс» писала: «Рабочий класс сделал очень много для мистера Гладстона во время выборов 1868 г. А как его вознаградили? Людьми воспользовались, их обманули, предали; интересы рабочих никого никогда не интересовали, кроме разве случая, когда мистер Лоу придумывал над тем, как бы не слишком смягчить современно несправедливый приговор, вынесенный рабочим газового производства. Мистер Гладстон использовал свое огромное парламентское большинство для увеличения прибылей буржуазии и сохранения привилегий высших классов» [100] .

100

Там же. С. 129–130.

Кроме того, либералы потеряли ряд мест из-за раздробления своих сил между большим количеством кандидатов. Особенно показательны в этом плане выборы в столице. В Челси и Саутуорке единственный торийский кандидат успешно пробивал брешь в шеренге из трех либералов и завоевывал одно из двух мест в палате общин. В Тауэр Хэмлетсе консерватор возглавил список кандидатов, в его фарватере шли сразу четыре либерала. Сходные события произошли и в провинции. В Ноттингеме два консерватора с 10 058 голосами уверенно «забронировали» оба места, так как либеральные 11 106 голосов были раздроблены между четырьмя кандидатами. В Нортхэмптоне либералы отделялись чуть легче: из четырех один все же занял второе место после ведущего торийского кандидата Фиппса. В Лидсе консерваторы из трех мест получили два, предоставив трио либералов делить последнее. Аналогично или весьма сходно прошли выборы также в Криклейде, Стоук-он-Тренте, Скарборо и Уигане. Всего, по оценкам современников, либеральная партия за счет этой фракционности, элементарной недисциплинированности и неорганизованности потеряла 13 мест, что равнозначно 26 – при партийном голосовании.

Одним из следствий разгрома либеральной партии было заметное снижение общего интеллектуального уровня палаты общин, поскольку из рядов ее фракции выбыл ряд наиболее видных ораторов и мыслителей. Точную оценку социальной композиции парламента того времени дал Ф. Энгельс: «Уже прежний парламент по своему общему интеллектуальному уровню был более чем посредственным. Он состоял главным образом из провинциальных дворян и сыновей крупных землевладельцев, с одной стороны, из банкиров, директоров железнодорожных кампаний, пивоваров, фабрикантов и прочих разбогатевших выскочек – с другой; среди них было и несколько политических деятелей, юристов, профессоров. Значительная часть этих “представителей интеллекта” на сей раз провалилась, так что новый парламент еще в большей степени, чем предыдущий, является исключительно представительством крупного землевладения и денежного мешка». Сходные оценки давала и леворадикальная печать: «Дело не только в том, что палата общин одновременно слишком богата и слишком стара; интересы ее членов не только не являются интересами народа, но прямо противоположны им» [101] .

101

К. Маркс, Ф. Энгельс. Т. 18. С. 477; The National Reformer. 1875. July. 4. Vol. 26. P. 12.

Поражение сильно задело Гладстона, надеявшегося на чувство признательности со стороны британцев, поэтому бывший глава правительства подал в отставку с поста лидера партии и отправился к себе в замок Хоарден, где и проводил все время, лишь изредка посещая заседания палаты общин.

Там он изучал своего любимого Гомера, писал богословские трактаты, статьи по искусству и музыке, переводил Горация. В это нелегкое для

него время в полном объеме проявилось удивительное разнообразие его интересов и богатство души. В то же время добровольный изгнанник ради удовольствия и для поддержания здоровья рубил деревья в своем парке. С этим хобби связано множество занятных историй. Например, один провинциал, видит в парке какого-то старика, в одной фланелевой рубашке, со спущенными подтяжками, который с энтузиазмом работает топором, и спрашивает у него, где можно увидеть сегодня Гладстона, и лесник (а это и есть сам хозяин) направляет посетителя в наиболее удобное место. Или: какой-нибудь, кучер с возом железа просит «старину» подсобить ему поднять воз на гору и потом, когда дело сделано общими усилиями, предлагает ему поехать в ближайший кабачок выпить по кружке пива. Тот, кончено, отказывается, а когда кучер узнает в кабачке, кто был его помощником, приходит извиняться, Гладстон его успокаивает, говоря, что никаких извинений не требуется. Посетителям либерального клуба в Лондоне до сих пор с удовольствием показывают топор Гладстона, который хранится в специальной витрине под стеклом [102] .

102

Викторианцы. Столпы британской политики. С. 128.

У. Гладстон на отдыхе

Пока Гладстон проводил время в своем замке, новым лидером либеральной партии стал лорд Хартингтон – видный представитель вигской аристократии, сын и наследник герцога Девонширского (Спенсер Комптом Кавендиш, 8-й герцог Девонширский).

В 1874 г. лорду Хартингтону был 41 год. Ему принадлежали колоссальнейшие земельные владения, разбросанные по территории одиннадцати графств. Хотя лорд всю жизнь «кокетничал» своей утомленностью от политических и житейских забот, он собрал большую «коллекцию» министерских постов, чем любой современный ему политик.

Спенсер Комптом Кавендиш, 8-й герцог Девонширский лорд Хартингтон

В течение многих лет прохожие могли видеть, как Хартингтон уезжал домой из Уайтхолла в легком фаэтоне, небрежно держа поводья, с большой сигарой в зубах, а на сиденье рядом с ним восседала шотландская овчарка.

Единственной подлинной страстью герцога были скачки и его образцовая конюшня скаковых лошадей, хотя он также в течение 30 лет поддерживал любовную связь с герцогиней Манчестер, которая во время их знакомства считалась одной из красивейших женщин Европы. Муж герцогини, верный традициям своей касты, был вынужден воздерживаться от каких-либо неприятных публичных демаршей или светских скандалов. В итоге его супруга и Хартингтон спокойно наслаждались друг другом и неприступным моральным и социальным положением. После смерти Манчерстера его вдова вышла замуж за Девоншира и была известна в обществе как «двойная герцогиня».

Предок Хартингтона был главным судьей во время подавления восстания Уота Тайлера в 1381 г. Именно его сын Джон убил Уота, за что король Ричард II тут же возвел его в рыцарское достоинство. В то же время в другом месте толпа схватила его отца и в отместку обезглавила.

Джорджиана, герцогиня Девонширская. Портрет Т. Гейнсборо

После этого Кавендиши в течение столетий помогали монархам управлять страной, хотя, может быть, и без особого усердия. Четвертый герцог был недолгое время премьер-министром, пока Питт Старший и Ньюкасл выясняли отношения, а его брат Джон Кавендиш дважды становился канцлером казначейства. Эдмунд Берк (государственный деятель, оратор, политический мыслитель. – Е.Н.) хвалил его абсолютное личное бескорыстие, но при этом выражал пожелание, чтобы министр занимался делами с хотя бы минимальной регулярностью, а его увлечение охотой на лис было бы введено в разумные рамки. Пятый герцог завоевал себе известность, женившись на очаровательной Джорджиане, которую Гейсборо изобразил в ореоле слабого сияния на фоне грозовых туч, а Рейнолдс – весело смеющейся, с ребенком на коленях. Герцогиня прославилась не только красотой и неотразимостью, но и гигантскими карточными долгами, составившими круглую сумму в 1 млн ф. ст. К счастью, Кавендиши были одной из двух или трех самых богатых фамилий Великобритании.

Выступая перед публикой, Хартингтон тренировался методом, которым однажды поделился с молодым У. Черчиллем. «Вы нервничаете, Уинстон? – спросил он и, получив утвердительный ответ, сказал: «раньше я тоже, но теперь, когда бы я ни поднимался на трибуну, я всматриваюсь и говорю себе: “Я еще никогда в жизни не видел столько круглых идиотов”, – после чего чувствую себя гораздо лучше» [103] .

Как отмечали современники, при желании он мог быть прекрасным компаньоном, но при одном важном предварительном условии – при наличии хорошего стола. Однажды он приехал на партийный обед либералов после долгого парламентского заседания усталым и голодным. Он сидел, погруженный в мрачное молчание, пока подавались первые блюда – изысканные, но недостаточно существенные творения французской кухни. Только при появлении жареной говядины он с энтузиазмом воскликнул: «Ура! Наконец-то что-то съедобное!» – и после этого активно подключился к общему разговору. Спустя почти 20 лет один из гостей, писатель Уорд, вновь встретил герцога в английском посольстве в Риме. Поскольку Девоншир сначала не узнал его, он напомнил об их прежней встрече. Герцог эмоционально воскликнул: «Конечно, я помню! Нам нечего было есть!» Неадекватные для истинно британского желудка французские блюда, как отметил Уорд, «помнились ему почти двадцать лет».

103

Науменков О. А. Роберт Солсбери… С. 248–249.