ВЛАСТЬ И ПОРЯДОК

Дахкильгов Мусса Абдурахманович

Высоко оценив мою активность и достигнутые результаты, начальник РОВД согласовал с райкомом КПСС мое назначение на должность своего заместителя по оперативной работе.

Присутствовавший при этом прокурор района согласился с оценкой моих способностей, однако предпринял попытку устранить мою кандидатуру доводами о противостоянии прокуратуре. Не поддержанный секретарем райкома он обратился с теми же доводами и к министру внутренних дел, однако и тот не нашел нужным посчитаться с ним. В тоже время вопрос об утверждении меня в должности был отложен в связи с поступившим официальным заявлением спекулянтки Башировой о получении мною взятки 50 руб. у жителя г. Грозного Омарова и такой же суммы у жителя г. Сухуми гр-на Месхи. Меня такой поклеп не удивил, поскольку я был инициатором возбуждения уголовного дела по факту спекуляции Башировой ювелирными изделиями. Расследовавшая это дело следователь РОВД (грузинка по национальности) прекратила его по надуманным основаниям. Пришлось организовать повторное задержание Башировой при спекуляции ювелирными изделиями, возбудить еще одно уголовное дело, добиться возобновления прежнего дела и наказания следователя. Оказавшийся сожителем Башировой гр-н Омаров отказался подтвердить ее заявление, но оказался знаком с гр-ном Месхи и дал его Сухумский адрес. Последний также указал, что никогда в г. Грозном не был, но Баширову и Омарова знает как квартировавших у него несколько лет назад во время их отдыха в Сухуми. Соединенные в одно производство уголовные дела по обвинению Башировой находились в производстве следователя РОВД чеченца по имени Мухтар – человека карьерных амбиций и откровенного проходимца. Предположив его возможную причастность к склонению Башировой на жалобу, я обмолвился в беседе с ним, что намеревался рекомендовать его на должность начальника ОБХСС РОВД, но это отпадает поскольку сам вынужден остаться в этой должности. Через 2-3 дня после этого Баширова заявила, что оговорила меня. Я был назначен заместителем начальника РОВД и тут же потребовал от Мухтара перевестись из Заводского РОВД, к чему он и оказался вынужденным прислушаться. Он понял, что я перехитрил его.

После моего утверждения в должности прокурор предпринял ряд попыток противодействия моей деятельности. Более того, узнав о внесенном мною представлении о назначении Албакова И.Х. на должность начальника следственного отделения РОВД открыто воспротивился этому. Причем единственным убедившим руководство МВД доводом послужила нецелесообразность совместной работы в руководстве ключевыми службами РОВД двух ингушей. Возмущенный его поведением я обратился с письмом к руководству МВД, после чего Албакову И.Х. предоставили должность в аппарате министерства. Так же написал официальное письмо и прокурору. Указав на конкретные просчеты в его деятельности, потребовал руководствоваться в дальнейшем не эмоциями, а интересами службы. Ознакомленный с содержанием этого письма, подверг его резкому осуждению и прокурор республики. После этого прокурор сам наладил отношения со мною, результаты работы заметно улучшились.

Летом 1971 г. для координации борьбы с региональной преступностью на Северном Кавказе, был создан и дислоцирован в г.Моздоке штаб, руководство котрорым поочередно осуществляли заместители министров (управлений) внутренних дел Северо-Кавказских областей и республик. При дежурстве в этом штабе заместителя начальника УВД Ставропольского края генерала Жижина, МВД Осетии сообщило о краже нескольких лошадей и их предположительном содержании в селении Али-Юрт Назрановского района. Поспешно отреагировав на данную информацию, Жижин распорядился провести облаву у этого селения и перегнать в Осетию всех находящихся там лошадей. Получив такое разрешение сотрудники Северо-Осетинской милиции насильственно забрали 67 лошадей, из которых 10 исчезли уже после их доставления в Пригородный РОВД. Срочно проведя опознание по нераскрытым кражам скота, сотрудники милиции Северной Осетии передали всех лошадей в хозяйства района. Это породило поток жалоб в центральные партийные и правоохранительные органы. Для их проверки МВД СССР создало специальную комиссию, в которую от Чечено-Ингушетии должен был войти заместитель министра Буз А.Ф. Поняв, что отстаивая права жителей республики может оказаться в меньшинстве, он согласовал вопрос о его замене в комиссии мною.

Участвуя в этой комиссии я обнаружил несоответствие отдельных протоколов опознаний материалам уголовных дел. Так, например, по уголовному делу о краже мерина, опознана была по его приметам кобылица. По краже в 1968 г. лошади 8 летнего возраста, опознана была изъятая в Али-Юрте лошадь 5 – летнего возраста. По краже в 1969 году лошади, была опознана кобылица и, как записано в протоколе опознания, рожденный ею в 1971 г. жеребенок по кличке «Ингуш» (как могли опознававшие дать такую кличку за два года до рождения этого жеребенка было необъяснимо).

Изучив отчеты по расходованию кормов на содержание конепоголовья одного из совхозов Пригородного района и, обнаружив списание кормов, в том числе на числящихся похищенными лошадей, сообщил руководителю комиссии – старшему инспектору по особым поручениям МВД СССР Ёркину. Указал на необходимость документальной проверки законности списания кормов в хозяйствах Пригородного района СОАССР и Назрановского района ЧИАССР. Он согласился, но определил, что начать нужно в совхозе «Экажевский» Назрановского района. Для объективности проверки прикрепил следователя Пригородного РОВД Илаева, агрессивными действиями которого при изъятии лошадей в Али-Юрте ингуши были особо недовольны. Хотя присутствие этого следователя при проверке совхоза «Экажевский» и провоцировало нагнетание обстановки, все же удалось составить акт о документальном подтверждении законности списания кормов только на числившихся в хозяйстве лошадей. Ознакомившись с этим документом члены комиссии сочли нецелесообразным проведение такой же проверки в хозяйствах Северной Осетии. Убедившись в однобокой пристрастности комиссии я умолчал об обнаруженных манипуляциях с опознаниями лошадей. До составления комиссией итоговой справки никакого участия больше не принимал. Отказавшись подписать выводы комиссии о законности действий сотрудников МВД СОАССР я произвел в итоговой справке пометку о ее необъективности и готовности изложить подтверждающие это доводы. Вопреки этому, член рабочей комиссии от МВД ЧИАССР – начальник инспекции штаба Макаренко согласился со справкой комиссии и этим вступил в конфронтацию со мною. Между нами сложились непримиримые отношения.

Возвратившись в Грозный я составил отдельную справку. Представил ее Бузу А.Ф. Вместе доложили ее министру и оба получили нагоняй, я – за строптивость и стремление обвинить осетинскую сторону, Буз – за непродуманное решение о своей замене в комиссии мною. Через несколько месяцев Буза А.Ф. вызвали в МВД СССР для разбирательства с моими возражениями по справке комиссии. Буз хотел, чтоб с ним поехал и я, но министр отказал – побоялся что и там я проявлю строптивость. Возвратившись Буз сообщил, что моя справка признана достаточно аргументированной. С учетом изложенных в ней доводов принято решение о возврате лошадей ингушам, наказании сотрудника МВД Ёркина и заместителя начальника УВД Ставропольского края Жижина. После этого министр Гусинин Н.И. стал относиться ко мне с уважением, постоянно подчеркивал мою грамотность, профессионализм и добросовестность.

В немалой мере этому способствовали хвалившие меня заместитель министра Буз А.Ф. и начальник РОВД Карев Александр Андреевич. С последним у меня сложились взаимоуважительные отношения, переросшие в семейную дружбу. Я видел в нем старшего товарища, всегда готового к поддержке. Он был умен, честен, умудрен жизнью. Внешне простоватый, на самом деле был очень проницателен, заранее просчитывал каждый шаг, тщательно обдумывал принимаемые решения. Был последователен и несуетлив. Перед вышестоящими руководителями не пресмыкался. По отношению к подчиненным проявлял выдержку и терпимость. Мои решения не отменял, наоборот постоянно поддерживал их.

В семидесятые годы политотдел МВД возглавлял некомпетентный во всех отношениях, но амбициозный и придирчивый подполковник. Он жил рядом с центральным рынком, считал необходимым ежедневно проверять работу оперпункта милиции и на каждом совещании при руководстве МВД критиковал Карева А.А. за мелочные недостатки в работе этого пункта. Александр Андреевич воспринимал критику спокойно, в пререкания не вступал, терпеливо ждал опрометчивого шага со стороны критикана. Как то начальник политотдела оставил на хранение в оперпункте рынка свою покупку. Вернулся за нею в отсутствии дежурного. С его молчаливого согласия милиционеры услужливо отжали дверь от косяка. Случайно узнав об этом, Карев направил одного из своих заместителей для разбирательства со взломом двери служебного помещения. Получив объяснения о причастности к этому начальника политотдела, поручил пригласить его на беседу. Напуганный таким оборотом, в общем то мелкого события, тот начал объясняться и извиняться. Карев спокойно указал ему на постыдность допущенного и, как бы между прочим, сообщил, что пока он начальник – не даст ход материалу, сохранит его у себя в сейфе. Этого оказалось достаточно чтоб начальник политотдела прекратил критику Заводского РОВД.

Принимавшиеся Каревым А.А. последовательные и настойчивые меры мобилизации подчиненных на борьбу с преступностью оказались достаточно эффективными. За два года отдел из самого отстающего превратился в передовой и был признан базовым в республике. Я активно помогал ему в этом в меру своих сил и способностей. Для пресечения постоянных нападок со стороны прокуратуры ввел практику ежемесячного привлечения надзирающего за милицией помощника прокурора к составлению совместных справок об отслеживании состояния учетно-регистрационной дисциплины, своевременности и законности решений по заявлениям и сообщениям о преступлениях. Готовил эти справки я, а ленивый помощник прокурора подписывал их не вникая. Этим лишался возможности принятия запоздалых решений по отказным материалам и отдельным, практически допускавшимся случаям нарушений учетно-регистрационной дисциплины. Он, как и ряд других завистливых сотрудников, предпринимал неоднократные попытки поссорить Карева и меня. В конечном итоге такой случай все же представился.

Как то в октябре 1972 г. один из заведующих отделом редакции газеты «Грозненский рабочий» заинтересовался несколькими случаями зарегистрированных происшествий. Выяснив, что обратившийся возглавляет не отдел писем, а сельхозотдел, Карев возмутился его вмешательством и стал прогонять. Я сгладил конфликтную ситуацию, переговорил с представителем прессы и, получив заверения в лояльности, успокоил Карева. На самом деле оказался обманут сам и невольно ввел в заблуждение начальника – через неделю появилась разгромная статья, в которой со ссылкой на шесть примеров была дана негативная оценка деятельности РОВД. Из указанных шести четыре постановления были утверждены мною. Эти решения, как и 2 остальных были совершенно законны. Я подготовил развернутые обоснования по каждому из них. Доказал какие моменты были в газете преднамеренно искажены. Кареву понравились составленные мною документы, которые и послужили основанием для принятия служебным расследованием решения о законности действий милиции. Согласилась с этим и прокуратура. Спустя 5-6 дней после этого Карев резко изменил отношение ко мне. Стал сдержан в общении, проявлял неприсущую сухость и настороженность. Меня это неприятно поразило и очень обидело. Гордость не позволила спросить Карева о причинах его поведения. Осведомленный о сложившихся отношениях начальник инспекции по личному составу МВД сообщил мне по секрету, что в его присутствии Карев, на вопрос министра кто, по его мнению мог организовать публикации в газете, ответил – мой заместитель Дахкильгов.