Власть Талисмана

Хэнкок Грэм

По жестокой расправе над Мани мы можем судить о том, какую угрозу он представлял для персидских жрецов-магов. Как и в случае с уничтожением катаризма римской католической церковью тысячу лет спустя, зороастрийцы предприняли решительную попытку полностью искоренить манихейство. [360]

Им это не удалось. Еще до своего заключения и казни Мани отправил двенадцать своих учеников вместе с толпами последователей во все концы известного мира. [361] Кроме того, гонения на манихейство, начавшиеся после 27б года, привели к широкомасштабной миграции манихейских общин. Некоторые из них достигли внутренних районов Китая, где религия Мани сохранилась в уединенных анклавах до конца XVI века. Другие проникли в восточные районы Римской империи, в римские колонии в Северной Африке и в конце концов распространились на огромных территориях, находившихся под властью Рима, вплоть до Британии на западе.

360

92. Legge, op. cit, p. 282.

361

93. Wellburn, op. cit, p. 68.

Несмотря

на жестокие гонения со стороны Рима (еще до обращения римлян в христианство), манихейство приобрело огромную популярность в Римской империи и было особенно хорошо представлено в ее североафриканских колониях. Именно в Северной Африке оно приобрело своего самого знаменитого поклонника в лице Августина — впоследствии св. Августина из Гиппона. Родившийся в 354 году сын отца-язычника и матери — христианки, он стал манихейским «аудитором», или «слушателем», в 377 году, что было равнозначно вступлению в класс «верующих» у катаров. Он придерживался манихейского вероучения в течение девяти лет, потом отрекся от него в 386 году и был крещен в христианство в 387 году. Потом св. Августин вернулся в Северную Африку, где основал религиозную общину и был назначен епископом Гиппона в 396 году. Он дожил до падения Римской империи перед вандалами в 410 году. После его смерти в 430 году армии вандалов пересекли Средиземное море и осадили сам город Гиппон. [362]

362

94. St Augustine, City of God, Penguin, London, 1984, p. 1.

Как и многие новообращенные христиане, Августин ревностно осуждал свое предыдущее вероисповедание. Его антиманихейские трактаты пережили века и сыграли важную роль в формировании отношения средневековых римских католиков к катарской ереси. Как мы могли убедиться в главе 2, катаризм в XII–XIII веках часто отождествлялся с тем самым манихейством, которое Августин осудил в IV веке, — вывод, с которым не согласны современные ученые. Тем не менее катарская и манихейская религии, по нашему мнению, были достаточно похожи в своей основе, что делает их отождествление в Средние века вполне понятным и достойным дальнейшего рассмотрения.

Манихейская картина мироздания

Согласно одной из основополагающих концепций манихейства, с начала времен существовали «два Бога, несотворенные, вечные и всегда противостоявшие друг другу». [363] Один из них — Бог зла и тьмы, а другой — Бог добра и света. [364] Царство Света находилось наверху и «не имело границ по высоте и со всех сторон». Царство Тьмы находилось внизу и точно так же не имело границ в глубину и со всех сторон. [365] Испокон века ни один из них не знал о существовании другого, но в недрах Тьмы находился Сатана со своим «буйным, мятежным и непокорным воинством» демонических сил. [366] Это был клубок бурлящего хаоса, подобный черной грозовой туче, и в какой-то момент Князь Тьмы восстал из бездны, узрел Свет верхнего мира и возненавидел его. Вернувшись в глубины, он подготовил свое воинство, а потом, «устремившись наверх, вторгся в царство Света с намерением посеять бедствия и разрушения». [367]

363

95. Legge, op. cit, p. 287.

364

96. Ibid.

365

97. Ibid, pp. 291–292.

366

98. Runciman, op. cit, pp. 12–13.

367

99. Legge, op. cit, p. 292.

Подобно катарам и богомилам после него, Мани рассматривал человеческое тело как творение зла, в котором заключена искра Света. Подобно катарам и богомилам, он учил, что половое размножение и перевоплощение являются теми механизмами, которые поддерживают и увековечивают цикл заключения. И наконец, подобно катарам и богомилам, он верил, что благодаря воздержанию и молитве этот заключенный Свет постепенно можно освободить, но мы должны пройти через множество воплощений и испытать много страданий, прежде чем это случится. [368]

368

100. Aubrey Burl, Gods Heretics: The Albigensian Crusade, Sutton Publishing, Stroud, 2002, pp. 8–9.

Такие черты сходства в религии средневековых дуалистов становятся еще более явными, когда мы осознаем (как подтверждает Юрий Стоянов), что Свет и Тьма в манихейской космологии являются метафорами духа и вещества. [369] Сплав этих двух противоположных принципов в начале нынешнего цикла времени изначально привел к заключению и страданиям души. [370] Подробности того, каким образом это произошло — как фрагменты Света оказались заключены в оболочку Тьмы, добро смешалось со злом, а души оказались в материальном мире, — были больше связаны с вдохновением отдельных рассказчиков, чем с другими факторами. Мы знаем о существовании традиции, широко использовавшей живописные символы, мифы и параболы в проповеднических целях, но в конечном счете все сводится к тому, что дуалисты средневековой Европы, как и персидские манихейцы за сотни лет до них, представляли человека как «смешанное» существо, которое должно постоянно вести борьбу с самим собой и подавлять низменные элементы своей сущности для самосовершенствования и освобождения своей души.

369

101. Yuri Stoyanov, The Other God, Yale University Press, New Haven and London, 2000, p. 108.

370

102. Ibid.

Именно с этой целью катары и богомилы рассказывали истории об ангелах, павших из чистого духовного царства небес в нечистое материальное царство земли. В параллельном манихейском мифе Князь Тьмы со своими демонами устремился вверх из бездны, чтобы напасть на Свет и уничтожить его. Эта атака была столь мощной, что Сатана, владеющий зловещими силами Дыма, Огня, Ветра, Воды и Тьмы, прорвал защиту и поставил под угрозу само существование Света. Тогда Отец Света защитил свое царство, призвав доверенное лицо — «первозданного человека» — и вооружив его светоносными силами Воздуха, Ветра, Света, Воды и Огня. Состоялась великая битва. Сатана одержал победу, и первозданный человек лежал в смертном оцепенении, а элементы его светоносных сил были поглощены, или «пожраны», силами Тьмы. [371]

371

103. Ibid., pp. 108–109.

Тогда Отец Света создал новые эманации, среди которых был «Живой Дух», отождествляемый с персидским богом Митрой, которому поклонялись до распространения зороастризма, а также фигуру под названием «Великий Архитектор». [372] Вместе они вернули к жизни и спасли первозданного человека, и принялись возвращать светоносные силы, поглощенные Тьмой.

Эта задача была описана как спасение «живой души» из «пылающего дома» вещества. [373]

372

104. Ibid, p. 109.

373

105. Ibid.

Дьявольская контратака против трудов Живого Духа и Великого Архитектора включала создание Адама и Евы с целью «увековечить заключение элементов Света через похоть и воспроизводство человеческого вида», по словам Стоянова, но царство Света прислало Адаму спасителя, который помог ему осознать существующий в нем Свет — т. е. его бессмертную душу — и побудил его к восстанию против Сатаны, сотворившего его тело. С тех пор человечество «оставалось главным полем битвы между силами Света и Тьмы». [374]

374

106. Runciman, op. cit, p. 14.

Спасителя Адама в манихейских текстах называют «Иисусом Великолепным». [375] С течением времени были посланы другие спасители, каждый из которых возобновлял гнозис, необходимый для того, чтобы человек осознавал свое истинное состояние. Ранее мы перечисляли некоторые имена этих спасителей: Зороастр, Гермес, Платон, Будда, Иисус Христос и, наконец, сам Мани. Другие списки отражают распространение манихейства в еврейской культуре, поэтому в них фигурируют Сиф, Енох (как и Гермес, часто отождествляемый с древнеегипетским богом мудрости Тотом), Ной, Авраам и снова Мани. [376] Сходным образом экспансия манихейства в восточном направлении отражена в других списках, где Мани называют Буддой Света или реинкарнацией Лао-цзы, основателя даосизма. [377]

375

107. Stoyanov, op. cit, p. 110.

376

108. Ibid.

377

109. Ibid, pp. 117–118