Властелин колец

Толкин Джон Рональд Руэл

– Кто из нас треплется, еще вопрос, особенно если учесть, что ты в этом деле смыслишь не больше, чем в лодках, уважаемый Сэндиман, — отрезал Старикан, чувствуя приступ особого отвращения к мельнику, которого и так–то не жаловал. — Бэггинсы сдвинутые?! Ну и отмочил! Да ты на других посмотри. У нас тут есть и вовсе ошалелые. Я знаю по соседству таких, что кружки пива другу не поставят, даже если сами в золоте мало не купаются. Бэггинсы — совсем другое дело. У них все путем. Наш Сэм говорит, что на праздник пригласят всех до одного и всем до одного будет подарок. Ждать недолго — праздник–то уже в этом месяце!

А месяц был сентябрь, и дни стояли погожие — лучше

и желать нельзя. Вскоре по Заселью разнеслась весть (надо думать, не без участия всезнающего Сэма), что на празднике будет фейерверк, да такой, какого тут, почитай, лет сто не видели, — по крайней мере с тех пор, как умер Старый Тукк.

Время шло. Заветный день близился. Однажды вечером в Хоббитон въехала странная повозка, доверху набитая всякими диковинками, и с трудом вползла на Холм, направляясь прямо к усадьбе. Потрясенные хоббиты толпились в освещенных дверях своих домов, разинув рты. На козлах восседало несколько чужеземцев, распевавших незнакомые песни. Это были гномы — длиннобородые, в низко надвинутых на глаза капюшонах. Некоторые из них задержались в Котомке. А в конце второй недели сентября через Приречье со стороны Брендивинского Моста среди бела дня прибыла крытая телега. Ею в полном одиночестве правил старик в высокой остроконечной шляпе синего цвета, в длинном сером плаще, а шарф у него был серебристый. Поверх шарфа белела длинная борода, а из–под шляпы топорщились косматые брови. Хоббитята бежали за телегой через весь Хоббитон и вверх по Холму. Как они и догадывались, оказалось, что телега нагружена ракетами для фейерверка. У парадного входа в усадьбу Бильбо старик начал разгружать привезенное — а были это увесистые связки всевозможных ракет, и на каждой связке красовались пометки — большая красная буква «Г»

и эльфийская руна —

.

Конечно же, это «Г» могло быть только монограммой Гэндальфа, а старик был не кем иным, как самим волшебником Гэндальфом, который снискал себе в Заселье широкую известность как великий искусник по части огня, дыма и фейерверков. На самом деле он занимался делами куда более трудными и опасными, но засельчане о том и не подозревали. Для них появление Гэндальфа было просто лишним поводом развлечься, и только. Вот отчего ликовали хоббитята. «Г — Грохотун! Г — Громовик!» — кричали они наперебой, а старик только улыбался в бороду. Узнали его сразу, хотя в Хоббитоне он показывался только изредка и никогда особо не задерживался, а в последний раз наведался так давно, что в теперешнем Заселье его фейерверков уже никто не помнил — ни малышня, ни древние старики, и знаменитые огненные представления, что любил когда–то устраивать Гэндальф, отошли в область предания.

Когда старик с помощью Бильбо и гномов разгрузил повозку, Бильбо оделил хоббитят мелкой монетой, но так и не запустил ни единой шутихи и не хлопнул ни одной хлопушкой, чем поверг маленьких зевак в полное разочарование.

– А теперь по домам! — приказал Гэндальф. — Придет время — будет вам хлопушек сколько душе угодно!

С этими словами он, потянув за собой Бильбо, исчез за дверью, и замок защелкнулся. Хоббитята потолклись еще немного у порога и в конце концов разбрелись, унося с собой чувство, что праздник, наверное, никогда не начнется!

Тем временем в Котомке происходило вот что. Бильбо с Гэндальфом расположились в маленькой

комнатке, окна которой выходили на запад; ставенки были распахнуты в сад. Послеполуденное солнце струило мир и благодать. Львиный зев и подсолнухи заглядывали в круглые окошки; настурции, горевшие алым золотом, густо обвивали дерновые стены.

– Славный у тебя садик! — заметил Гэндальф.

– Садик ничего себе, — согласился Бильбо. — Я его очень люблю. Правда, правда! Как и все наше милое, дорогое Заселье. Но, сдается, старому Бильбо нужен отдых.

– Собираешься осуществить давний замысел?

– Вот именно! Все давным–давно решено, и перерешать поздно.

– Блестяще! Добавить нечего. В таком случае выполняй свое решение — только смотри не струсь! Надеюсь, все выйдет как нельзя лучше и для тебя, и для всех нас.

– Хорошо бы! Но, как бы то ни было, в четверг я наконец отведу душу. Есть у меня в запасе одна шутка…

– Еще вопрос, кто будет смеяться последним, — вздохнул Гэндальф, качая головой.

– Посмотрим, — сказал Бильбо.

На следующий день к порогу Котомки подъехало еще несколько повозок, а за ними — еще и еще. Хоббиты начинали уже ворчать — куда это, мол, годится, надо же и местных торговцев уважить, — но в близлежащие лавки на той же неделе посыпались заказы на всевозможную снедь и всякую всячину, от обычных, обиходных вещиц до предметов роскоши, — словом, на все, что только можно было достать в Хоббитоне, Приречье и окрестностях. Повсюду царило редкостное воодушевление. Хоббиты начали зачеркивать в календаре дни, оставшиеся до вожделенной даты, и сами выскакивали навстречу почтальону, надеясь, что тот уже помахивает приглашением.

Поток приглашений и впрямь не замедлил хлынуть. Хоббитонская почта буквально захлебнулась, а приреченская оказалась и вовсе погребена под грудой писем, так что пришлось звать на помощь добровольцев. Вверх по Холму текла сплошная река почтальонов с сотнями и сотнями вежливых вариаций на тему: «Спасибо, приду обязательно».

На воротах Котомки появилось объявление: «Посетители принимаются только по делу касательно Праздника». Однако даже тех, кто приходил по поводу Праздника (или выдумывал такой повод), за порог допускали не всегда. Работы у Бильбо хватало и без визитеров. Он писал приглашения, отмечал тех, кто прислал ответ, заворачивал подарки, а также завершал некоторые тайные, одному ему известные приготовления. Со времени появления Гэндальфа никто будущего юбиляра так и не видел.

Однажды утром, протерев глаза от сна, хоббиты обнаружили, что большая поляна к югу от парадного входа в Котомку сплошь утыкана колышками и шестами для шатров и навесов; натягивались уже и веревки. В склоне, который спускался к дороге, прорубили особый проход с широкими ступенями и большими белыми воротами. Три хоббичьих семьи, что жили в Отвальном Ряду, у самой поляны, с утра до вечера могли наблюдать за всеми приготовлениями и нажили множество завистников. Что касается Старикана Гэмги, то он перестал даже делать вид, что копается у себя в огороде.

На поле стали подниматься шатры. Один из них был особенно большим — таким большим, что захватил даже дерево, которое росло посреди поляны. Теперь оно гордо возвышалось во главе стола. Все его ветви украсили фонариками. Но самым многообещающим сооружением казалась хоббитам чудовищных размеров поварня, которую воздвигли в северном углу поляны. На помощь гномам и другим чужакам, разместившимся в Котомке, призвали поваров из всех окрестных трактиров. Общее воодушевление достигло высшей точки.