Властелин колец
Шрифт:
Тут небо заволокло тучами. Это случилось в среду, как раз накануне Праздника. Хоббитов охватило страшное беспокойство… А наутро наступил Четверг, двадцать второе сентября. Солнце встало, тучи растаяли, флаги захлопали на ветру — и пошло веселье!
Сам Бильбо Бэггинс скромно называл все это «праздничком», но вылился этот «праздничек» в нечто грандиозное, — пожалуй, он представлял собой несколько отдельных праздников, объединенных общим названием. Приглашены были чуть ли не поголовно все, кто жил поблизости. Некоторых по ошибке обошли, но они все равно не преминули заявиться, так что никаких неприятностей не произошло. Позвали немало хоббитов и из других частей Заселья, некоторых даже из–за границы. Бильбо встречал гостей (званых и незваных) у новых белых ворот и каждому вручал подарок, сквозь пальцы глядя на тех, кто потихоньку выбирался через черный ход и жаловал к воротам во второй раз. Дело
Однако на этот раз подарки были просто выдающиеся. Хоббитята прыгали от восторга и даже чуть не позабыли о предстоящем угощении. Они разжились такими игрушками, каких раньше и в глаза не видели, — все до единой яркие, красивые, а некоторые, похоже, и вовсе волшебные! Бильбо заказал их еще год назад — иначе бы подаркам не поспеть к сроку, ведь они должны были преодолеть длинный путь — какие от Одинокой Горы, какие от Дейла; и работы они были не чьей–нибудь, а гномьей.
Когда последний гость переступил порог и оказался на поляне, настал наконец–то черед песням, музыке, играм — и, конечно же, угощению! Распорядок Праздника предполагал завтрак, полуденный чай и обед (переходящий в ужин), но и завтрак, и полдник, и ужин выделялись только тем, что гости все до одного рассаживались за столы и дружно работали челюстями. Ну, а в течение остального дня угощались кто во что горазд и когда вздумается.
Продолжалось это с одиннадцати до половины седьмого. А в половине седьмого начался фейерверк!
Фейерверком заправлял Гэндальф. Он не только привез все, что было нужно, но и сам смастерил все до последней ракеты. Он же снаряжал потешные огни, устраивая всевозможные сюрпризы. Кроме того, любой хоббит мог получить что–нибудь от хозяйских щедрот — на празднике раздавали хлопушки, шутихи, пистоны, «эльфийские огни», петарды, «гномьи свечи», «гоблинские погремушки», и все самого превосходного качества. С течением лет Гэндальф все больше преуспевал в своем искусстве.
Залп — и в небе щебечут огненные птицы! Залп — колышутся над черными дымными стволами кроны деревьев, и листья вспыхивают весенней зеленью, но тут же с ветвей на головы остолбеневшим хоббитам сыплются огненные цветы и, чуть–чуть не долетев до запрокинутых лиц, исчезают, оставив дивное благоухание! Залп — и среди ветвей порхают искрящиеся бабочки, залп — вздымаются столбы цветного пламени, тут же превращаясь в орлов, корабли под парусами и стаи летящих лебедей; залп — над поляной разражается красная гроза и проливается желтым дождем! Невидимые воины с боевым кличем кидают в воздух серебряные копья, и копья, описав полукруг, с шипением тысячи разъяренных змей вонзаются в воду! Но под конец Гэндальф приберег — в честь Бильбо! — нечто совершенно особенное: он рассчитывал окончательно лишить их дара речи, и это удалось ему сполна. Внезапно в небо повалил густой дым. Клубы дыма приняли очертания далекой горы. Вершина налилась огнем и вдруг взорвалась, брызнув зеленым и алым пламенем, а из жерла вылетел красно–золотой дракон — если и не в натуральную величину, то, во всяком случае, очень натуральный: из пасти у него вырывался огонь, глаза таращились вниз и метали молнии. Поляну огласил рев, и чудище трижды пронеслось над самыми головами хоббитов. Толпа в панике отхлынула. Многие как стояли, так и попадали на землю. А дракон разогнался, что твой курьерский поезд, кувыркнулся и с оглушительным взрывом грохнулся оземь где–то на том берегу Реки.
– Это условный знак! Пора ужинать! — провозгласил Бильбо. Испуг и тревога вмиг улетучились. Распростертые на земле хоббиты повскакивали. На столах уже был накрыт великолепный ужин — для всех, кроме избранного общества: эти гости были приглашены в большой шатер — тот самый, с деревом во главе стола.
Пометка «семейная трапеза» значилась на двенадцати дюжинах приглашений (это число — сто сорок четыре — называлось куча мала; правда, пользоваться им при счете хоббитов принято не было).
Среди гостей были представители всех семей, с которыми состояли в родстве Бильбо и Фродо, а также несколько близких друзей, в родстве не состоявших (например, Гэндальф). Не забыли и молодежь — с разрешения, конечно, родителей; впрочем, родителей в таких случаях уломать было нетрудно — они обычно разрешали детям веселиться допоздна, особенно если тех при этом бесплатно
За столом восседало множество Бэггинсов, Боффинов, Тукков и Брендибэков; представлены были Груббы (родичи бабушки Бильбо) и многоразличные Куббы (родичи деда со стороны Тукков), а в дополнение к ним — широкий выбор Рытвингов, Булджеров [57] , Перестегинсов [58] , Барсукков, Дебеллингов, Дудельщиков и Большеступов. Некоторые родственники были так себе, седьмая вода на киселе, причем часть из них даже и в Хоббитон–то почти никогда не наведывалась, сидючи по разным глухим медвежьим углам в отдаленных концах Заселья. Пригласил Бильбо и Саквилль–Бэггинсов. Ото и его жена Лобелия [59] не преминули явиться на пир. Они воротили нос от Бильбо и терпеть не могли желторотого нахала Фродо, но приглашение, написанное золотыми чернилами, выглядело так заманчиво, что у них просто недостало сил отказаться. Кроме того, Бильбо — двоюродный братец Лобелии — с давних пор славился своим кулинарным искусством, и его праздничные обеды гремели по всей округе.
57
То bulge по–английски — «разбухать, толстеть», так что эту фамилию можно было бы перевести, скажем, как Брюхлинги. Однако, согласно указанию Рук. (с. 193), она находится в тесной связи с непереводимым топонимом Баджфорд. Бадж–является более старой формой корня Булдж-, однако ухо современного англичанина этого уже не улавливает. Поэтому оба слова, по совету Толкина, сохранены без изменений.
58
Bracegirdles. Исконно английская фамилия. У Толкина в ней заключен намек на дородность представителей этого семейства — с годами они все больше увеличиваются в объеме и вынуждены то и дело проворачивать в поясах новые дырочки, чтобы перестегнуться (Рук., с. 172).
59
Как и большинство хоббичьих женских имен — название цветка. См. в Энциклопедическом словаре (М., 1983): «Лобелия — род трав, полукустарников семейства лобелиевых… насчитывает около 350 видов… из них на территории (бывшего) СССР распространены два».
Все сто сорок четыре гостя рассчитывали попировать на славу. Единственное, чего они страшились, — это как бы хозяин не учудил чего–нибудь в своей послеобеденной речи (а обратиться к гостям с речью он был обязан). За Бильбо водился грех — он всегда норовил вставить в свое выступление стишок–другой, именуя это «поэтическими украшениями»; кроме того, иногда, стаканчика этак после второго, он мог пуститься в воспоминания о своих дурацких приключениях и никому не нужных странствиях. Как бы его не развезло и на этот раз!..
А пока настал черед угощения, и, надо сказать, разочарованы хоббиты не были. Пир удался на славу и стал поистине гвоздем праздника. Всего было вдосталь, выбор блюд — богатейший, кухня — самая изысканная, а главное, никто не торопил подниматься из–за стола. Кстати, в последующие недели торговля съестным в окрестных лавках шла не очень–то бойко. Но лавочники особой беды в этом не видели — ведь Бильбо, делая оптовые закупки для пира, опустошил хоббитонские склады, лавки и погреба чуть ли не подчистую!
Наконец пир подошел к концу (впрочем, это еще как сказать), и настал черед Речи. Собравшиеся к этому времени размякли и подобрели — они дошли до того состояния, которое у хоббитов называется «утрамбоваться под завязку». Они благодушно попивали любимые напитки, грызли излюбленные сласти и уже не помнили про недавние опасения. Теперь они готовы были выслушать все, что угодно, и кричать «ура» после каждой фразы.
– Дорогие мои соотечественники! — начал Бильбо, поднимаясь.
– Слушайте! Слушайте! — наперебой закричали хоббиты, не торопясь, однако, ни слушать, ни слушаться друг друга.
Бильбо выбрался из–за стола, прошествовал к увешанному фонариками дереву и вскарабкался на стул. На свету его лицо залоснилось, а на вышитом шелковом жилете сверкнули золотые пуговицы. Всем было прекрасно видно, как он стоит, помахивая правой рукой, левая спрятана в кармане.
– Дорогие Бэггинсы и Боффины! — начал он снова. — А также уважаемые Тукки и Брендибэки, Груббы, Куббы, Барсукки, Дудельщики, Булджеры, Перестегинсы, Дебеллинги и Большеступы!