Властелин Нормандии
Шрифт:
–Не знал, что вы репетируете сирвенты для сцены,– удивлённо проговорил граф.
–Нет, сеньор, церковь не занимается лицедейством,– потупился писарь.
Роберт толкнул дверь, она пронзительно заскрипела ржавыми скобами.
Монах оторвал взгляд от распятия и оглянулся. Миловидный блондин, такой же юный, как де Эслуа.
Странствующий рыцарь грозно выругался и упрекал:
–Если ты не мыслишь себя без девки, о которой льёшь слёзы, какого чёрта ты припёрся в монастырь?
–Она вышла замуж за состоятельного купца-еврея, тогда как я обедневший маркиз.
–А, да ты – Юланд де Равале из Шербура! Ты бросил замок на попечение старых родителей и брата с придурью. О службе мне, сюзерену, видно, забыл. Или этот долг для тебя даже не второстепенен, а вовсе исчез из твоей пустой головы?
–Я хочу обо всём забыть…
–А свою возлюбленную, своего злейшего врага забыть не пробовал?
–Пытаюсь…
–Скорее ты пытаешь себя…Надо быть идиотом, чтобы думать, что мысли и воспоминания можно оставить за воротами обители.
Молодой затворник отвернулся.
Де Эслуа препроводили к аббату Адаму.
Недюжинного роста, широченный в плечах, аббат в тёмной рясе сидел за простеньким письменным столом с сажными чернильницами и перьями в них. Перед ним лежала раскрытая книга. Стены были расписаны библейскими темами, каменные скульптуры ангелов украшали углы. Несколько больших шкафов с кожаными книгами (пергаментами), новыми и трухлявыми, повсюду между ними бесчисленные свитки, были здесь даже папирусы и глиняные таблички.
–Почему нас не привели к епископу?– выказал недовольство граф, когда слуга Клод, расторопный парень, закрыл за последним оруженосцем тяжёлую, окованную дверь.
–Епископ занят,– смиренным тоном, нараспев отвечал ему аббат.
–Я привёз оброк и ренту, что задолжал я и мои вассалы, но обозы ещё не подошли,– доложил гость.
–Наконец-то Бог вразумил сих величественных мужей,– взвыл опять священник тягучим тоном,– Да пошлют вам небеса долгие годы в благоденствии.
–Обоз отстал, мы с дороги давно не ели,– намекнул Роберт.
–Я распоряжусь, братья мои, чтоб вас накормили, но разносолами удивить не могу, монахи недавно дали обет внеочередного поста, дабы показать слабой плоти, что душа главнее.
На лицах рыцарей отразилась кислая мина, которую аббат с ухмылкой прочитал: «Вот жадина».
–Разве не ошибка тратить драгоценные дни на пост, моления и ущемления желаний плоти? Что тебе это даёт?– вопрошал раздосадованный граф.
–Я постиг смирение. Я счастлив, когда мой разум постигает Бога. Моё сознание свободно в монастыре, оно не ощущает никаких стен. Жить в распутстве – великий грех, сын мой.
–Святой дурак, ты много в жизни пропускаешь,– сорвалось с губ высокородного юноши.
–Боже, спаси его заблудшую душу,– возопил для приличия аббат Адам, он продолжал обличать графа,– Во всех уголках земли Франкской только и говорят, что о твоих зверствах.
–Я нападаю на соседей, что грабят моих крестьян, на тех, кто обижает моих вассалов.
–Зачем брать на себя миссию Бога карать?
–А что делать, если расплата запаздывает?
–Возмездие неотвратимо настигнет, если не его, то его детей и внуков.
–Но… разве это справедливо? При чём тут дети? И почему расплата должна ждать?
–Дети обидчика – это его кровь, кровь грешника. Я сколько раз замечал, что люди быстрее каяться и осознают зловредность содеянного в прошлом, когда горе касается их детей.
–А если дети – хорошие люди?
–Бог воздаст им за страдания.
Заговорил скрипторий, что стоял возле стола аббата:
–Всесильна власть зависти над слабовольными. Хищнически хочешь захватить и отнять чужое счастье, благосостояние, сокровища…Но разве это стоит того, чтобы жить? Ты хочешь заполнить свой дом мебелью и коврами, а жену увешать каменьями драгоценными и тканями дорогущими? Тогда на кой чёрт тебе душа? Или у тебя её нет?
–У меня нет жены. И у меня есть душа.
–Её не видят люди,– не унимался благочестивый писарь.
–Душу нужно показывать всем?
–О ней все должны знать и почитать.
–Пойдем, помолимся перед трапезой, сын мой,– прервал критику скриптория аббат Адам,– Я уверен: Бог простит тебе всё, ведь ты совершаешь сейчас богоугодное дело.
Ранним утром, едва забрезжил рассвет, к воротам монастыря подошли бесчисленные подводы.
Монахи с радостными лицами впускали во двор гостинцы от графа де Эслуа.
Приветствовать, ну и посмотреть на прибывшее богатство, вышел сам настоятель, а также несколько аббатов. Их отёкшие спросонок глаза довольно светились.
И вдруг возницы графа, что стояли возле сторожей ворот зарубили охранников. Другие выхватили луки и стрелы и застрелили ни о чём не подозревающих смотрящих с башен, что с наивностью глазели на подарочные обозы.
Аббат Адам первым опомнился, выхватил меч из под полы плаща и бросился на Роберта, который стоял сзади у дверей обители.
В это время из под дерюжек, прикрывающих обоз, выскакивали воины графа де Эслуа. На них устремились монахи, кто с палицами, кто с копьями.
Угрожающе огромный и могучий аббат обрушивал на Роберта страшные удары, но крепкий юноша ловко отражал натиск, нанося в ответ не менее ощутимые выпады, каждый из которых ранил священника.
И вот уже сломленный, окровавленный аббат стоит на одном колене и дышит с хрипом.
Сзади дерущихся раздаётся истошный, визгливый крик скриптория: