Властелин Севера

Корнуэлл Бернард

— Это оружие, — сказал он мне, — должно просто-напросто облегчить твою работу. И гнаться за красотой ни к чему.

Рукоять меча сработали из ясеня, она состояла из двух половинок — по одной с каждой стороны, — и с годами я так отполировал обе половинки, что они сделались гладкими. А это очень опасно. В битве такая изношенная рукоять может выскользнуть из руки, особенно если на нее попадет кровь. Поэтому я велел кузнецу приклепать новую рукоять, такую, чтобы можно было надежно зажать ее в ладони, и приказал врезать в эфес серебряный крест, который дала мне Хильда.

—

Я это сделаю, мой господин, — почтительно поклонился оружейник.

— Причем закончишь все сегодня же.

— Я попытаюсь, мой господин, — слабым голосом произнес он.

— Уверен, что это у тебя получится, — заявил я. — И работа будет выполнена отлично.

Я обнажил Вздох Змея — его клинок блестел в полумраке мастерской — и поднес к кузнечной печи. В красном свете огня я разглядел узор. Клинок изготовили из трех прямых и четырех скрученных железных прутьев, спаянных вместе. Его нагревали и били по нему молотом, затем снова нагревали и били, и так до тех пор, пока семь железных прутьев не стали единым целым, одной жесткой полосой сияющего металла; однако изгибы четырех скрученных прутьев оставили на клинке призрачный узор. Именно поэтому меч и получил свое имя: узор напоминал завитки, какие образуются при дыхании дракона.

— Какой прекрасный клинок, мой господин, — заметил оружейник.

— Этот клинок убил Уббу в битве на морском берегу, — ответил я, гладя металл.

— Понятно, мой господин, — отозвался насмерть перепуганный мастер.

— Поторопись! Ты должен закончить работу сегодня, — напомнил я и положил меч на скамью, испещренную шрамами, что оставил огонь.

Затем опустил на рукоять крест Хильды и добавил серебряную монету. Увы, от прежнего богатства ничего не осталось, но я не был беден и к тому же был уверен: с помощью Вздоха Змея и Осиного Жала я снова разбогатею.

Стояла золотая осень. И построенная из свежей древесины церковь Альфреда тоже сияла в лучах яркого солнца, словно была сделана из золота.

Мы с Рагнаром в ожидании короля сидели во дворе на куче свежескошенной травы. Заметив, что монах несет в королевский скрипторий груду пергаментов, Рагнар сказал:

— Здесь все записывают. Буквально все! Ты умеешь читать?

— Умею, и читать, и писать.

На Рагнара это произвело впечатление, и он заинтересовался:

— А сколько раз в жизни тебе это пригодилось?

— Ни разу, — честно признался я.

— Тогда зачем монахи постоянно что-то пишут? — задумчиво спросил мой друг.

— Просто вся их религия записана, — пояснил я. — А наша — нет.

— Записанная религия? Это как? — не понял Рагнар.

— Ну, у христиан есть специальная книга, в которой записана вся их религия.

— А зачем это нужно?

— Не знаю. Просто христиане записывают ее, и все. Ну и еще, конечно, они записывают законы. Альфред любит составлять новые законы, и их надлежит обязательно заносить в книги.

— Если люди не могут запомнить законы, — заметил Рагнар, — значит, законов этих слишком много.

Наш разговор прервали крики детей, вернее, обиженный вопль маленького мальчика и издевательский

смех девочки. Биение сердца спустя эта девочка выбежала из-за угла. На вид ей было лет девять-десять, ее золотистые волосы сверкали ярко, как солнце. Она держала в руках вырезанную из дерева лошадку, явно принадлежавшую малышу, который за ней следовал. Размахивая деревянной лошадкой, словно трофеем, девчушка побежала по траве. Она была длинноногой, худенькой и радостно смеялась, в то время как у крепыша, бывшего года на три-четыре младше ее, вид был совершенно несчастный. Где уж ему догнать девочку — та была слишком быстроногой. Но вот она увидела меня и, изумленно распахнув глаза, остановилась рядом с нами. Мальчик догнал свою обидчицу, но мы с Рагнаром нагнали на него такой благоговейный страх, что малыш даже не попытался отнять обратно свою деревянную лошадку.

Из-за угла появилась краснолицая задыхающаяся нянька.

— Эдуард! Этельфлэд! — звала она.

— Это ты! — сказала девчушка, восхищенно уставившись на меня.

— Это я, — подтвердил я и встал, потому что Этельфлэд была дочерью короля, а Эдуард — этелингом, наследным принцем, который, скорее всего, будет править Уэссексом после смерти своего отца Альфреда.

— Где ты был? — спросила Этельфлэд так, будто мы не виделись всего пару недель.

— Я был в стране великанов, — ответил я, — в местах, где огонь течет, как вода, горы сделаны изо льда, а сестры никогда-никогда не обижают младших братьев.

— Неужели никогда? — спросила она, ухмыляясь.

— Отдай мою лошадку! — потребовал Эдуард и попытался выхватить ее, но Этельфлэд держала игрушку так, чтобы он не смог до нее дотянуться.

— Никогда не прибегай к силе, дабы отнять у женщины то, что можно заполучить с помощью коварства, — сказал Рагнар Эдуарду.

— Какого еще коварства? — насупил брови малыш. Очевидно, слово это было ему незнакомо.

Рагнар хмуро посмотрел на Этельфлэд:

— Наверное, лошадка хочет кушать?

— He-а. Она деревянная.

Девочка понимала, что затевается игра с целью выманить у нее игрушку, и твердо вознамерилась выйти из нее победительницей.

— А если я пущу в ход волшебство и заставлю ее есть траву? — предложил Рагнар.

— У тебя ничего не выйдет.

— Откуда ты знаешь? Я бывал в местах, где деревянные лошадки каждое утро отправляются пастись, и каждую ночь трава там вырастает до небес, и каждый день деревянные лошадки снова съедают ее подчистую.

— Такого не бывает, — ухмыляясь, заявила Этельфлэд.

— Еще как бывает. Вот если я сейчас произнесу заклинание, твоя лошадка станет есть траву, — сказал Рагнар.

— Это моя лошадка! — настаивал Эдуард.

— Заклинание? — Теперь Этельфлэд заинтересовалась.

— Но только ты должна поставить лошадку на траву, — велел Рагнар.

Девочка вопросительно посмотрела на меня, но я лишь пожал плечами, поэтому она снова взглянула на Рагнара, который был сама серьезность. Малышке очень хотелось увидеть волшебство, и она осторожно поставила деревянную лошадку на сено, поинтересовавшись: