Властелин Севера
Шрифт:
Теперь Беокка, словно в бреду, глядел на меня сияющими глазами сквозь пелену слез.
— Ты жив, Утред! — сказал он, неуклюже обнимая меня.
— Меня трудно доконать, святой отец.
— Да, так и есть, так и есть, — повторял он, — хотя в детстве ты был чрезвычайно слабым ребенком.
— Я?!
— «Из заморышей заморыш» — так всегда говорил твой отец. И только потом ты начал расти.
— И уже не остановился, так?
— Ну до чего же умно придумано! — сказал Беокка, глядя, как два пса ходят на задних ногах. —
— Зачем?
Я посмотрел на мерсийца, который, щелкая пальцами и свистя, подавал команды собакам.
— Этим летом он был в Беббанбурге, — пояснил Беокка. — И сказал, что твой дядя перестроил главный зал. Теперь он стал больше. А Гита умерла. Бедняжка Гита! — Беокка перекрестился. — Она была хорошей женщиной.
Гита была моей мачехой. После того как отец погиб при Эофервике, она вышла замуж за моего дядю, став, таким образом, соучастницей узурпации Беббанбурга. Я никак не отреагировал на известие о ее смерти, но после представления, когда Оффа и две его помощницы уложили кольца и взяли собак на поводки, нашел мерсийца и заявил, что должен с ним поговорить.
Оффа был странным человеком. Высоким, как я, мрачным, проницательным, и что самое удивительное — христианским священником. Так что на самом деле к нему следовало бы обращаться «отец Оффа».
— Но мне наскучила церковь, — сказал он, когда мы сидели в «Двух журавлях» и я угощал его элем, — и наскучила моя жена. Ох, до чего же она мне надоела!
— Поэтому ты ушел?
— Я ушел, танцуя, — ответил Оффа. — Ушел вприпрыжку. Я бы улетел, если бы Господь дал мне крылья.
С тех пор он вот уже двенадцать лет путешествовал, странствуя по британским землям саксов и датчан. И везде его встречали приветливо, потому что он приносил с собой смех, хотя сейчас, честно говоря, произвел на меня впечатление довольно мрачного человека.
Беокка оказался прав. Оффа и впрямь побывал в Нортумбрии, да и глаза имел чрезвычайно зоркие. Теперь я понял, что Альфред пригласил его во дворец вовсе не затем, чтобы посмотреть на собак. Оффа явно был одним из его шпионов, приносившим ко двору короля восточных саксов новости, собранные по всей Британии.
— А теперь расскажи, что происходит в Нортумбрии, — попросил я.
Оффа скорчил гримасу и уставился на потолочные балки.
Посетители «Двух журавлей» развлекались тем, что ставили на балке зарубку всякий раз, как снимали одну из шлюх таверны, и, похоже, сейчас Оффа вознамерился сосчитать эти зарубки. На такие подсчеты могла уйти целая вечность. Потом он хмуро посмотрел на меня и сказал:
— Новости, мой господин, — это товар вроде эля, шкур или услуг шлюх. Они покупаются и продаются.
Он подождал, пока я выложу на стол монету. А потом долго смотрел на эту монету и отчаянно зевал. Пришлось достать еще один шиллинг.
— С чего ты хочешь, чтобы я начал свой рассказ? — спросил
— Расскажи, что творится на Севере.
В Шотландии все тихо, поведал мне Оффа. У короля Аэда образовался свищ, и это поубавило ему воинственности. Хотя, конечно, скотты продолжают вовсю угонять скот из Нортумбрии, где мой дядя, узурпатор Эльфрик, теперь называет себя не иначе как повелителем Берниции.
— Он хочет быть королем Берниции? — спросил я.
— Он хочет, чтобы его оставили в покое, — ответил Оффа. — Сам Эльфрик никого не трогает, копит деньги, признал Гутреда королем и все время держит наготове свои мечи. Твой дядя не дурак. Он приветствовал датских переселенцев, потому что те предложили ему защиту против скоттов, но при этом Эльфрик не разрешает войти в Беббанбург ни одному датчанину, которому он не доверяет. Он все время печется о безопасности крепости.
— Но он хочет быть королем? — настойчиво продолжал расспрашивать я.
— Если даже и хочет, — ядовито отозвался Оффа, — то предпочитает благоразумно помалкивать, чтобы не гневить Бога.
— А его сын жив?
— Теперь у него два сына, оба юные, а вот жена умерла.
— Я слышал об этом.
— Его старшему сыну понравились мои собаки, и он просил, чтобы отец их купил. Но я отказался продать.
Помимо этого я немного узнал от Оффы о Беббанбурге — только то, что там расширили главный зал и — еще более зловещая новость — перестроили также внешнюю стену и нижние ворота, сделав их выше и сильнее.
Я спросил, бывал ли он со своими собаками в Дунхолме. Оффа удивленно посмотрел на меня и перекрестился.
— Ни один человек не входит в Дунхолм по доброй воле, — ответил он. — Твой дядя дал мне эскорт, чтобы проводить меня через земли Кьяртана, чему я весьма рад.
— Похоже, Кьяртан процветает? — горько вопросил я.
— Он разрастается, как вечнозеленый лавр, — сказал Оффа и, видя мое недоумение, пояснил: — Он процветает, вовсю грабит, насилует и убивает, а Дунхолм служит ему надежным укрытием. Но влияние Кьяртана шире, много шире. У него есть деньги, и на них он покупает себе друзей. Если какой-то датчанин жалуется на Гутреда, можешь быть уверен: этот датчанин берет деньги у Кьяртана.
— Я думал, Кьяртан обязался выплачивать Гутреду дань?
— Он платил ее всего один год. А потом доброму королю Гутреду пришлось обходиться без нее.
— Доброму королю Гутреду?
— Так его называют в Эофервике, — сказал Оффа, — но называют только христиане. Датчане же считают его легковерным дураком.
— Из-за того, что он христианин?
— А христианин ли он? — спросил самого себя Оффа. — Да, Гутред во всеуслышание заявляет, что христианин, и ходит в церковь, но я подозреваю, что он все еще наполовину верит в старых богов. Но он не нравится датчанам не только поэтому. Он пытается взимать с датчан налог на церковь. Эту затею не назовешь умной.