Властелин тигр [= Владыка тигр, Бог-тигр, Властитель тигр, Лорд Тигр]
Шрифт:
Тогда Рас и понял, что вонсу приговорил себя сам. Его народ погиб, и его попытка основать новое племя с помощью рабыни шарикту провалилась. Он сдался. Сейчас жизнь истекала из него словно ручеек, который, удаляясь от родника, испаряется на раскаленных солнцем камнях. Биджагу впал в состояние, какое испытывал бы любой шарикту, будучи заколдован или изгнан из племени. Оцепенев под гнетом таинственных черных сил, они позволяли душе незаметно расстаться с телом.
Когда Рас понял это, он пришел в неистовство. Он выкрикивал проклятия, оскорбления, угрозы. Рас брызгал слюной, сравнивал Биджагу с шакалом, гиеной, слизняком, клопом вонючим. Рас бушевал долго, но безуспешно — вонсу, казалось, ничего не слышал.
— Твой народ погиб, да! — кричал Рас, — Но мои родные тоже все умерли! Юсуфу и Мирьям, единственные в целом свете, кого я любил — да еще и Вилида! Она тоже умерла! И это на твоей совести! Ты, червяк, обитающий в жопе у дохлой гиены, почему ты позволил сжечь ее? Как ты мог?! Почему ты, кастрат бесхребетный, не заступился, не сразился за нее? Почему ты убил моих родителей? Они-то уж точно тебе ничего не сделали! Ты не смел убивать их, грязный шакал!
По щекам Раса текли слезы горя и ярости. Мать Гилака, сидящая поодаль под зонтом, окликнула его:
— Что ты шумишь так громко? Неужели ты не видишь, что его с нами нет, что его душа уже на полпути к Царству теней!
— Он не посмеет вот так умереть! — всхлипнул Рас. — Он должен выздороветь и сражаться со мной не на жизнь, а на смерть! Как он смеет ускользать от меня?
— Я полагаю, что ты хочешь вернуть его с полпути в иной мир совсем по иной причине, — сказала Шикут. — Ты все еще любишь его или хотел бы любить, поэтому страшишься его смерти.
В изумлении Рас с минуту собирался с мыслями, затем бросил:
— Как я могу любить того, кто убил моих родителей и позволил сжечь живьем мою возлюбленную? Я хочу убить его!
— А прежде любил?
— Да, очень, — признался Рас. — Но он первый предал меня!
— Тогда ты все еще любишь его, хотя и ненавидишь при этом.
Рас в последующие дни немало поломал голову над этим замечанием королевы-матери. Ему непросто было разобраться в себе; правота Шикут, если в ее словах и была истина, не казалась Расу очевидной. Понять ненависть к Биджагу было проще — для нее вполне хватало оснований. А для любви?
Биджагу иссыхал по-прежнему — на боках проступили ребра и череп прорывался на воздух сквозь туго натянутую кожу. Он уже не поднимался больше, ходил только под себя, после чего тюремщики с трудом сталкивали его с места длинными кольями, чтобы очистить клетку. Ведро воды, которым обдавали Биджагу, не производило на него никакого впечатления — он был нем и недвижен. Затем целых три дня он не опорожнял желудок — видимо, уже нечем было, — но еще мочился. Глаза Биджагу, словно прячась от света, глубоко ввалились в глазницы.
Королева-мать заметила:
— Мой сын не успеет предать его пыткам. Если Гилак не поспешит вернуться, то и Бастмааса не получит пленника живьем.
— Если он умрет, он что, останется разлагаться и вонять в клетке до возвращения короля? — спросил Рас.
Королева-мать пожала плечами:
— В любом случае у меня нет права что-то предпринимать. Прошли времена, когда племенем шарикту правили женщины и не было ни одного жреца, только жрицы. Однажды в незапамятные времена могучий принц-консорт Танус убил властвовавшую королеву Факук и, опираясь на весьма немногочисленных сторонников, стал правителем. Случилось это еще до того, как шарикту нашли проход в горах и поднялись сюда из подземного мира. С тех самых пор шарикту попадают только лишь в ад.
Дословно последняя фраза звучала, как «шакалам на обед»; по-английски, подумал Рас, это будет «псам на съедение».
— Все это очень интересно, — заметил Рас. — Однако, что делать с Биджагу?
— Ничего.
— Я не в состоянии его понять. Мои потери и горе тоже безмерны, но не ложусь же я помирать!
— Ты не вонсу, — ответила Шикут. — А также не шарикту. Мне кажется, ты не задержишься в этой клетке надолго и когда сбежишь — горе шарикту! Особенно моему сыну Гилаку.
— Только между нами, — сказал Рас. — Скажи мне честно, ты его любишь?
— Люблю, и даже очень.
— Думаю, ты и ненавидишь его очень, — сказал Рас. — Ведь он убил твоего мужа и младшего сына, собственных отца и брата.
Вздрогнув, Шикут оцепенела, но затем быстро пришла в себя:
— Может быть, ты и прав. Но Гилак вынужден был убить их. Таков наш обычай… О чем, бишь, мы? Ах да, я говорила, что клетка тебя не удержит. Гилак совершил непростительную ошибку, не казнив тебя сразу.
— А ты не могла бы помочь мне выбраться? — Рас хитро прищурился.
— Ни за что! — всплеснув руками, возмутилась женщина. — Никогда! Но мне небезынтересно будет узнать, как ты осуществишь побег. Говорю это потому, что веду свой род от великих королев и жриц прошлого. Мы обладаем знаниями многих поколений, знанием, недоступным простым смертным. Мы видим, что сокрыто под человеческой плотью и под внешней оболочкой вещей.
Рас промолчал. Он размышлял о том, сознавала ли королева, принуждая сына вернуть пленнику сумку, что обеспечивает Раса средствами для побега. Может, ощущала себя орудием Провидения? А может, ею руководило чувство, коренящееся в желании более глубоком, чем жажда познания? Сомнительно, чтобы, устраивая сыну головомойку, королева-мать ведала, как именно собирается Рас воспользоваться зеркальцем и оселком. Просто где-то, в самых потаенных уголках ее души, крылась надежда, что пленник причинит ее сыну неприятности.
Через восемь дней после отбытия в поход Гилак вернулся. О возвращении экспедиции загодя возвестили барабаны, флейты, волынки и маримбы. Спустя несколько минут в замок примчался гонец и громко возгласил уже и без того известные новости. Слуги, рабы, королевские жены, его мать в кресле — все поспешили вниз с холма навстречу королю. Кроме Биджагу, Раса и двух стражников, во дворе замка не осталось ни единой души. Один из караульных, стоя под аркой, описывал приятелю церемонию. Второй не оставлял пост — но, чтобы лучше слышать, повернулся к пленникам спиной.