Властелин. Книга 1. Свобода, равенство и братство
Шрифт:
– Нет, конечно. Но за оскорбление высокопоставленного лица…
– Карл, перечитай письмо еще раз и найди в нем хоть слово оскорбления.
– Слова, может, и нет, зато какой тон!
– Прости, Карл, но тебя взбесил не тон, а отказ.
– Не отказ, а издевательская форма отказа.
– По мне, так она не очень-то и издевательская, – с улыбкой заключил граф, вспомнив, как его повеселила эта ситуация.
Появление молодого человека в сопровождении солдат вызвало неимоверное удивление у сидящих за шахматным столом господ. Они рассчитывали увидеть
– Вы Майер Ротшильд? – с интересом спросил генерал.
– Да, ваше превосходительство.
– И вы прислали мне столь наглое письмо?
– Простите, ваше превосходительство, если мой неумелый стиль доставил вам хоть малейшее неудовольствие. Мной руководило лишь желание отказать вам в наиболее мягкой форме.
– Ха-ха-ха, как он тебя. Карл? – присоединился к диалогу принц, – ты еще настаиваешь на своем предложении?
– Ни на чем я не настаиваю, – буркнул генерал.
– Вы хотели предложить мне свою коллекцию, господин…?
– Ротшильд. Да, ваше высочество.
– И где же она?
– Она со мной, ваше высочество.
– Надеюсь, вы нам ее покажете?
– Да, ваше высочество, только мне придется немного раздеться.
Майер начал расстегивать пуговицы, но принц это занятие прервал:
– А вы не могли бы достать ваши монеты за дверью?
– Конечно, ваше высочество.
Когда Майер вышел, принц продолжил потешаться над плохим настроением своего друга.
– Не расстраивайся, Карл. Давай накажем его за то, что он попытался раздеться в присутствии высокопоставленных особ?
– Тебе смешно? А мне нет! Скажи, откуда у такого сосунка взялись эти монеты?
– Сейчас узнаем – настроение принцу мгновенно испортило слово «сосунок». Уж не считает, в таком случае, генерал и его сосунком?
Но появление в зале молодого еврея не позволило искре обиды превратиться в пламя.
По тому, как Ротшильд открыл дверь, граф определил в нем уверенного человека. Он не приоткрыл дверь, чтобы протиснуться в щелочку. Он открыл ее ровно настолько, чтобы прямо пройти сквозь проем. У уверенных в себе людей так получается само собой. Им даже не нужно упражняться.
Майер подошел к столу, держа в руках нечто, напоминающее пояс. Из кармашков, скрытых в поясе, он вынул одну за другой восемь монет и выложил их на стол. Завершив процедуру, он сделал шаг назад, предоставляя полюбоваться сокровищем.
Граф Ганау подошел к столу, генерал изобразил безразличие и остался на месте.
– Это действительно флорин Эдуарда Третьего, – задумчиво проговорил принц.
Остальные монеты он даже рассматривать не стал: они все вместе не стоят этой одной. Насколько он знал, последний раз такая монета выходила в свет лет десять назад. Тогда она была продана за двадцать пять тысяч талеров. Если этот Ротшильд предложит купить ее за пять тысяч, даже торговаться нет смысла.
– Сколько вы хотите за свою коллекцию, господин Ротшильд?
Майер даже вздрогнул от неожиданности. Именно эту фразу слово в слово он неоднократно представлял произнесенной устами принца. Именно на нее у него было заготовлено несколько ответов. Но сейчас он с ужасом понял, что все заготовки вылетели из головы.
– Я не… если бы я мог служить вашему высочеству, то для меня большая честь не брать с вас платы…
– Ты хочешь отдать мне свою коллекцию даром? – вырвалось у графа.
Мысли Майера закрутились в бешеной пляске. Если он сейчас начнет ставить условия, то все испортит. Граф ждет ясного ответа. И он его получит.
– Да, ваше высочество. Взамен я только прошу соизволения вывесить на своем доме табличку: «Поставщик двора его высочества принца Гессена, графа Ганау».
– На это вы получаете мое высочайшее соизволение, – торжественно провозгласил принц, – не смею вас больше задерживать.
Граф не мог дождаться, когда Ротшильд покинет зал. Как только двери за неудачливым нумизматом закрылись, Вильгельм захохотал.
– Это самый удачный день в моей жизни, Карл, – сквозь смех и слезы говорил граф. – Ну, кто сказал, что евреи хитрые и алчные? Они же бескорыстные, Карл. Коллекцию, которая стоит тридцать тысяч талеров, он отдал за возможность повесить на своем доме какую-то табличку.
И граф вновь заливисто засмеялся.
– Не понимаю, я твоего веселья, Вилли, – позволив вволю насмеяться другу, заговорил генерал, – разве ты не видишь, что он появился неспроста. Откуда у него эта коллекция? Ты так и не спросил.
– Какая теперь разница, Карл? Коллекция у меня! И без всяких обязательств перед ее прежним обладателем. Ты можешь себе представить более страшное наказание для еврея, чем осознание, что его провели? Я – нет. Думаю, ты отмщен.
Майер расслышал хохот принца, покидая приемную. Он никого не винил. Только себя. Ну, как же так! Он с таким трудом добился аудиенции, вывел принца на нужный вопрос, а когда осталось произнести заготовленный ответ, оконфузился.
Что ж, переживай, не переживай, а дело не ждет. Майер заказал табличку с надписью: «Поставщик двора его высочества принца Гессена, графа Ганау, Майер Ротшильд». Когда табличку изготовили, он повесил ее на стене дома и …открыл меняльную лавку. Табличка сыграла свою роль. Путешественники, меняющие свои монеты на местные, относились к ней с большим доверием. Дело молодого Ротшильда начало приносить небольшой доход. Но не об этом мечтал Майер.
Для многих людей мечта – это только приятные грезы. Но не для Ротшильда. Он привык действовать. Из своих многочисленных племянников он создал настоящую шпионскую сеть. Они целыми днями крутились в гетто между придворными евреями, а вечером пересказывали своему дяде все, что услышали. Иногда, среди всякой шелухи, попадались и ценные сведения. Их Майер записывал и тщательно анализировал. Материалы накапливались, и вскоре Ротшильд оказался в курсе дел графа Ганау больше, чем он сам. Теперь воплощение мечты – стать «придворным фактором» – лишь дело времени.