Властелину ####ец ('Властелину дюже плохо')
Шрифт:
Шурик обнаружил на кухне некоторое количество сыра и хлеба, и, вскипятив чаю, наслаждался едой. Всего за каких-то двенадцать дней, проведенных в походе, хлеб, который не надо рубить топором, и незаплесневелый сыр он научился ценить и видеть в них едва ли не пищу богов. Делать было в общем то нечего, день предстоял свободный, ничем не занятый. Но это ничуть не предвещало скуки и, даже наоборот, после постоянной принудиловки похода, казалось верхом блаженства.
Из состояния расслабленного блаженства Шурика вывел телефонный звонок. Звонил Ленька-Гэндальф и весьма настойчиво и серьезно стал убеждать, что обязательно надо встретиться и поговорить. Мол, разговор не телефонный. Где-то в глубине подсознания звонок Гэндальфа отозвался у Шурика неприятным чувством страха и неприязни. Словно промелькнула тень того, оставленного за
Ленька как всегда опаздал. Не меньше чем на сорок минут. Извиняться он, разумеется, и не думал, да и попривествовал лишь легким кивком. Вместо приветствия, поинтересовался: "Как, мол, дела? Что поделываешь?". Традиционным "хорошо" он не отделался, а постепенно слово за слово, вытянул из Шурика все подровности завершения похода, его приезда домой и общих впечатлений. Выслушав все эти мелочи с самым внимательным видом и критически покачав головой, он изрек:
– Ну и дурак!
Шурик несколько опешил, но сам Ленька ничуть не смутился. Некоторое время молчали. Гэндальф сидел на своем небольшом рюкзаке и отрешенно взирал на Неву. Шурик стоял рядом и смотрел не на Неву, а на Гэндальфа в надежде получить хоть какие-то раз'яснения. Наконец, Ленька очнулся от своей глубокой задумчивости и достал уже отпечатанные фотографии из похода. Несколько кадров оказались испорчены, причем именно те, где присутствовали Шурик либо сам Ленька.
– Что ты об этом думаешь?
Шурик ничего об этом не думал. Ему просто жаль было испорченных кадров. Гэндальф вздохнул, и в этом вздохе даже Шурик услышал нелицеприятную оценку своих умственных возможностей. Медленно, явно пытаясь упростить свои мысли и донести до неразвитого шуриковского сознания, Гэнжальф начал об'яснять смысл и суть происходившего.
Поход с самого начала был испытанием. Шурик его прошел, хотя далеко не с лучшей оценкой. Весь поход за ними наблюдали. Неужели Шурик ничего не почувствовал? Неужели даже видя фотографии, в смутных вертикальных фигурах "дефектов" он не видит сходства с человеческими фигурами? Да ведь тонкие энергетические сущности окружали их постоянно с самого начала.
То, что произошло на девятый день похода, было главной кульминацией. Гэндальф проснулся часа в четыре утра. Не сам проснулся, разбудили. "Я отдался Силе. Не помню, как я вышел на ту поляну - Сила вела меня. Там я увидел того, кого и ожидал увидеть. С виду он выглядел как воин огромного роста. Изнутри его шел свет. Он назвал мне свое имя Валари. Он рассказал не то, что я должен знать. Потом он стал нестерпимо светиться, превратился в сияющий шар. Когда я пришел в себя, то был едва живой, а, главное, потерял дар речи."
Шурик молчал и пытался сообразить: он ли дурак или Ленька - шизифреник. Очень не хотелось верить в первое. Но рассказ против воли увлек его и он поинтересовался:
– А что сказал этот твой... как его... валар.
– То, что он сказал, он сказал мне, а не тебе. Впрочем, по мере того, как ты научишься понимать, это знание быдет открываться и тебе.
Ленька помолчал, потом быстро взглянул на часы.
– Нам пора. Пошли.
– Куда?
– Скоро узнаешь. Собственно, ради этого я тебя и звал.
Шурик хотел было воспротивиться, но во-первых его распирало любопытство, а во-вторых... Что-то такое было в Гэндальфе, что заставляло ему подчиняться. Да Шурик и привык подчиняться.
ГЛАВА 4.
Облик легендарного Джонни Бензедрила отличался от того, как изображала его народная фантазия. Наиболее разительное отличие состояло в том, что голова у него была всего одна, да и та, по-видимому, не могла быть для Джонни предметом особой гордости - она была небольшая, лысая и не дюже зубастая. Во-вторых, облачен Страж Заходского Леса отнюдь не в шкуру бронтозавра, а в банальную куртку, хотя и пятнистую. Самое же поразительное было то, что он не бросился немедленно на обомлевшего было от страха хоббита, а продолжал сидеть где сидел, не обратив особого внимания на разрушенный гриб. Лицо его выражало блаженство, цзен-буддизм и близость к нирване, а глаза были мутными и не выражали ничего, кроме собственной их осоловелости.
– Трынь брынь бензедрил, - произнес Джонни мантру, по-прежнему глядя мимо хоббита куда-то в пустоту.
Фродо потихоньку осмелел и даже обошел Бензедрила вокруг, дабы удоставериться, что по части хвостов предания тоже врут. Эколог по-прежнему оставался бузучастным. Тогда Фродо дал переводчику-Сэму наладить с загадочным существом контакт. Продолжавшиеся около часа попытки робота не отвлекли отшельника от процесса созерцания Пустоты и Принципа. Приняв это за доказательство незнакомства существа ни с одним из миллионов известных роботу языков, СэмзипИО решил устанавливать контакт на более примитивном уровне, памятуя мнение древнего философа Карлы Маркса, что сознание просыпается в связи с трудовой деятельностью. Он принялся копать землю, периодически поясняя смысл происходящего словами: "работа", "робот", "работаю". При этом он попеременно указывал то на себя, то на разрываемую им землю. И вдруг, когда всякие попытки об'ясниться с ожившим фольклерным персонажем были оставлены, Джонни внезапно на чистом хоббитчьем языке безо всякого акцента произнес: "лес!" (и обвел рукой окружающее пространство), "лесник!" (ударив себя в грудь), "серю!". Сказав сие, он развел руками, словно бы говоря: "А вы чего от меня ждали?", и немедленно снова впал в нирвану.
Дальнейшие попытки из'ять Джонни из состояния блаженного небытия не увенчались успехом, и путники двинулись дальше. Тропинка постепенно исчезла, и кроны деревьев совершенно закрыли небо. Мрачные тучи кровососущих насекомых наполняли Заходский лес. Деревья смотрели так неприветливо, что того гляди сожрут.
Так и произошло. Один матерый зубастый лох мгновенно вскинул корнями, и все четверо путешественников оказались мгновенно схвачены. Впрочем, коварный брендизайк тут же растекся в лужицу, вытек из цепких лап растения и восстановил исходную форму на безопастном расстоянии. Фродо, с прозорливостью Штирлица, опознавшего лыжников, догадался, что находится в лапах триффида. Это означало неминуемый конец. Остальные растения с поляны стали сдвигаться к удачливому собрату в явной надежде разделить трапезу. Это заставило триффида поторопиться. К счастью для Фродо, первым в зубастое дупло был запихан не он, а металлический Пин2Д2. За выигранные секунды жизни Фродо вдруг озарила блестящая мысль.
– Сэм!
– Заорал он вдруг не своим голосом, - Сэм! Ты же садовник!!!
Сэму не пришлось повторять дважды, он понял с полуслова. Счастливый крик возвестил о возвращении мастера к давно забытому творчеству. Секаторы рубанули смачно и с треском. Триффид от неожиданности выпустил Фродо, а держать Сэма было уже собственно и нечем. Но дорвавшийся садовник не унимался. Щепа летела в разные стороны. Триффид завыл, рванулся из последних сил, и Сэму бросился на грудь, но он успел в дупло воткнуть и там два раза повернуть свое оружье. Триффид завыл, рванулся из последних сил... Так повторилась раз десять. Приведенный в удовлетворявшее робота состояние, старый лох более всего напоминал фонарный столб (может быть, именно этот фонарный столб спустя столетия и был описан местным краеведом К.С. Льюисом в качестве главной достопримечательности леса). Увидев, как выглядит окультуренное растение, остальные триффиды перестали приближаться и начали, напротив, заметно пятиться. Но неутомимый садовник не дал поганцам далеко уйти.
Вероятно, случайный зритель этой сцены и был автором небезызвестного цикла саг о Железном Дровосеке и его друзьях. Не иначе, за девочку им был принят хоббит, а вот прообразом для Страшилы, вне всякого сомнения, послужил так и не переваренный на микроэлементы Пин2Д2, показавшийся из дупла как последняя отрыжка.
Долго бы еще удовлетворял садовник свою варварскую страсть к окультуриванию ланшавта, кабы от стоящего на весь лес треска не вышел из своего транса сам Джонни Бензедрил. В руках его была грозная железяка, напоминающая игрушечный меч, но большая и тяжелая. Вместе с Бензедрилом на поляну с гиканьем и матершиной ворвались какие-то гопники - не то лесные дикари, не то джоннины коллеги-экологи. Один из них был вооружен также игрушечным, но тоже необычайно страшным кистенем, а остальные - просто дубинами, обмотанными на конце какими-то тряпками, которые (дубины, а не тряпки!) они держали наподобии копий. Джонни немедленно начал командовать, как вернее взять браконьеров в клещи: