Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812
Шрифт:
Весь год был проведен британским генералом в терпеливой борьбе с бесчисленными политическими и военными затруднениями его положения. Массена действительно был вынужден в апреле покинуть Португалию, но с того времени все попытки Веллингтона разбивались о выставленные против него превосходящие численностью войска и сильные позиции их. Его награда была теперь очень близка. 8 января 1812 года он внезапно появился перед Сьюдад-Родриго, воспользовавшись для движения вперед озабоченностью Мармона, который был поглощен преобразованиями и распоряжениями, сделавшимися необходимыми вследствие отозвания такого большого числа полков на войну в Россию, а равно обманут кажущейся бездеятельностью британского отряда. Осада была ведена с энергией, пренебрегавшей обычными правилами войны, и 19 января крепость была взята штурмом. Так быстро, как только позволили природа страны, время года и прочие затруднения, Веллингтон двинулся к югу, намереваясь атаковать Бадахос. 16 марта эта крепость была обложена и, несмотря на в высшей степени искусную защиту необычайных дарований начальником, была вырвана из рук Сульта благодаря той же смелости и пренебрежению к обычным приемам, которые отняли такое же укрепление у Мармона. Бадахос был взят штурмом в ночь на 6 апреля; и затем испанская граница была открыта пред британцами для немедленного
Так начался роковой 1812 год. Тучи, отчасти рассеявшиеся на небе Великобритании, собрались грозными массами на горизонте Наполеона. Печальная картина внутреннего состояния империи в это время рисуется его защитником – Тьером. Чрезмерно сухая погода обусловила во всей Европе очень плохой урожай, и нужда вызвала хлебные бунты в Англии, а также во Франции и прочих странах. Но такие проявления народной ярости были особенно опасны и знаменательны в стране, где всякое выражение общественного мнения так строго контролировалось, – как это было в Империи, – и в столице, которая сосредоточивает в себе чувства всей нации и руководит ими, как это бывает лишь в Париже. Недовольство становилось все больше и глубже из-за тягости рекрутских наборов, которые оставляли все более и более больные сердечные раны в каждом семействе и делаясь все более и более крайними по мере того, как каждое последующее предприятие становилось обширнее предшествующего, и чрезмерные требования, уменьшая качество отдельных жертв, вызывали возрастание их числа. Шестьсот тысяч человек были выброшены в Испанию, из которых умерло там триста тысяч. Кроме бесчисленных полчищ, уведенных к границам Польши, а также предназначенных для полуострова, могучий резерв стоял между Эльбой и Рейном, другой – за Рейном в самой Франции, и к ним Наполеон предполагал добавить еще третий – в сто двадцать тысяч так называемых национальных гвардейцев, взятых из наборов четырех последних лет и по закону не подлежавших призыву. По всем большим городам росло возбуждение, часто доходившее до мятежа, с громкими воплями народа. И снова число беглых рекрутов, сорок тысяч которых было арестовано год назад, увеличилось до пятидесяти тысяч. Летучие отряды опять начали преследовать беглецов по всем департаментам. Пойманные и заключенные на острова вдали от берегов, откуда они не могли скрыться, и затем идущие под сильной стражей к пределам Европы, они часто один за другим совершали побеги; и повсюду население, из ненависти к Наполеону, принимало их с распростертыми объятиями и препровождало с рук на руки до самого дома. Так среди голода, нужды, слез и насилия наступило для Наполеона время закончить великое военное предприятие – покорение моря сушей.
На севере положение дел окончательно определилось согласно с желаниями Великобритании. Тайное соглашение 1811 года имело последствием в январе 1812 года другой указ о торговле, разрешавший и ввоз британских произведений в Россию. 5 апреля был заключен секретный договор со Швецией об уступке России Финляндии, но обеспечивавший первой державе обладание Норвегией, которая должна была быть отнята от Дании. Получив теперь облегчение с севера, Россия скоро после этого при посредничестве Великобритании заключила мир с Турцией. Таким образом она с развязанными руками ожидала появления Наполеона.
9 мая 1812 года император покинул Париж, чтобы принять командование своими силами в Польше; а 24 июня императорская армия, в числе четырехсот тысяч человек, переправилась через Неман и вступила в Россию. Еще двести тысяч прошли тотчас же вслед за ними. Накануне, 23 июня, английские королевские указы 1807 и 1809 годов были отменены по отношению к Соединенным Штатам Северной Америки. Но было уже слишком поздно: война была объявлена конгрессом, а декларация была утверждена президентом пятью днями ранее, 17 июня 1812 года.
Передавая необыкновенные и действительно беспримерные происшествия, которые достигли своей кульминации в Берлинском и Миланском декретах и Королевских указах, мы старались ограничить рассказ самыми тесными пределами, совместными с ясностью, и в то же самое время указать взаимную связь между звеньями цепи. Указать, как один шаг вел к другому и как в целом между кажущимися противоречиями существует не поддающаяся передаче тождественность характерных черт, на всем протяжении от взрыва революции до падения Наполеона. Чтобы достигнуть этого, мы считали необходимым опустить массу мелочей, много весьма интересных подробностей, относящихся к действию двух противоположных систем. Влияние военного элемента морской силы, деятельность британского флота после Трафальгара также обойдены нами молчанием. Когда это громадное несчастье разбило морские надежды Наполеона и убедило его, что, вероятно, на многие годы он лишен возможности снаряжать корабли и обучать матросов, необходимых для встречи с неприятелем в морском сражении, он ухватился со своей обычной проницательностью за единственное оставшееся средство – разорить своего врага и сосредоточил на нем всю свою громадную энергию. История Европы и всего цивилизованного мира после 1805 года вращается вокруг этого решения уничтожить Великобританию в ее торговле. Но этот приговор был обращен против могущественного императора силой британского флота и мудрой решимостью правительства не подставлять своих сухопутных сил под его удары, пока особенно благоприятные обстоятельства не дадут к этому повода. Случай к этому представился при Испанском восстании; и по одному из тех совпадений, которые нередки в истории, когда пробил час, явился и деятель. Положение дел было действительно в высшей степени благоприятно для Великобритании. Театр войны, окруженный с трех сторон водой, был для французов выступом, вдавшимся далеко в неприятельские владения на море, в то время как свойства местности его и политический характер населения, неспособного к дружным организованным усилиям, делали борьбу в высшей степени неподходящей Тенью Наполеона, так как не доставляли случая для его излюбленных блестящих и молниеподобных комбинаций. Для англичан полуостров представлял то преимущество, что вся береговая линия была базой для операций; в то же время каждый дружественный порт был крепостным подъемным мостом, через который можно было войти в страну или на котором в случае неудачи можно было укрыться, опираясь на верное за ним убежище – море.
Направление, которого держалось каждое из обоих правительств в этом великом предприятии уничтожения торговли, может быть рассматриваемо с двух точек зрения: политики и законности.
По отношению к политике и декреты Наполеона, и королевские указы были предметом яростного порицания и настойчивой защиты. В таком обширном и сложном деле к правдоподобному
Так как системы обеих держав – по приведении их в полную ясность – объединялись стремлением уничтожить в Европе нейтральную торговлю, то наибольшая доля вреда пала на ту из них, которая более всего нуждалась в содействии нейтральных кораблей. Этой державой неоспоримо была Франция. [224] Даже во время мира, как установлено выше, гораздо, более половины ее торговли производилось на нейтральных судах; война же оставляла ее в полной зависимости от них. Как для вывоза, так и для ввоза она должна была обеспечить свободный доступ нейтральным кораблям в ее порты. До Берлинского декрета англичане не требовали прекращения этого; но восстановлением в 1804 году закона 1756 года и декретом Фокса в мае 1806 года о блокаде побережья от Бреста до Эльбы они обнаружили свои опасения по поводу последствий для них нейтральной торговли с Францией. Это должно было заставить императора быть настороже. На крайнее беспокойство, высказанное народом с такими коммерческими способностями, надо было смотреть самым серьезным образом, так как оно показывало, в чем для этого народа заключается непосредственная опасность. Американский рынок приносил англичанам громаднейшую выгоду, но американские торговые суда угрожали им еще большим ущербом. Эти суда, пользуясь во время войны фактической монополией перевозки вест-индских произведений, которые превосходили качеством и количеством произведения британских островов, продавали их на континенте дешевле, чем кто-либо другой. Вредное действие этого обстоятельства было отчасти устранено законом 1756 года; но оставалось опасение, что американцы поглотят торговлю континента и будут сами поглощены ею; что именно на континент, и только туда они будут перевозить как изделия, так и сырые материалы для мануфактур; и что именно оттуда, и только оттуда они будут вывозить мануфактурные произведения, которыми Великобритания вплоть до настоящего времени снабжала их, – а через них и обширные области Испанской Америки.
224
См. спор Меттерниха с французским министром иностранных дел в октябре 1807 г. (Memoirs, vol. II, p. 161).
До 1804 года порядок торговли американских кораблей был следующий: они брали грузы в континентальные порты, получали там большую часть платежей за эти грузы векселями на континент, шли с ними в британские порты и расплачивались за британские изделия, которыми пополняли свой груз. Если, с другой стороны, они шли из дома прямо в Великобританию, – грузы, которые они везли, состояли почти исключительно из предметов, нужных англичанам, и были главным образом выгодны для Великобритании и для посредников, которые перевозили их потом на континент. Но когда Питт вернулся к власти, этот порядок торговли был значительно изменен. Американские корабли стали все чаще и чаще ходить прямо на континент, пополняли там свой груз и возвращались домой. Континентальные произведения вытеснили собой британские, хотя и не все, так как американские корабли находили более выгодным брать их как обратный груз; совершенно таким же способом, произведения континентальных колоний взяли верх над британскими кофе, сахаром и другими тропическими продуктами. Британские купцы были встревожены, так как не только их торговый флот, но и торговля, которую они вели, сходили со сцены; а британские государственные люди увидели в ослаблении их торговли и упадок надеявшегося на нее британского флота.
Очевидно, в расчеты Наполеона входило покровительство перемене, которая разрасталась естественно, сама по себе, и которая все-таки зависела от нейтрального флота. Последний был ключом позиции; он был в сущности врагом Великобритании, которая в нем мало нуждалась, и другом Франции, которой он был очень нужен. Но по справедливости следовало бы согласиться с Англией, если бы она высказала, что каждый нейтральный корабль более или менее служит Франции. Но, поступая таким образом, нейтральные корабли находились под охраной постановлений международного права и прецедентов, перед которыми британский рассудок инстинктивно благоговел, и для нарушения которых ему нужно было какое-нибудь оправдание. Оно скоро было доставлено императором, гений которого был в сущности склонен к враждебным и насильственным действиям. Презирая, очевидно, направление событий, пренебрегая опытом 1798 года, он предпочел увидеть в королевском указе о блокаде в мае 1806 года вызов, на поединок и издал Берлинский декрет, который он не был в состоянии привести в исполнение, если только нейтральный корабль не зайдет в порт, находящийся под его влиянием. Тогда он гонит этот корабль прочь, лишается его услуг и доставляет Великобритании оправдание, которое она искала для дальнейшего ограничения сферы его действия под предлогом мести Франции и ее соучастникам. И это было самой действенной местью, хотя ораторы оппозиции могли, конечно, – придираясь к значению слов и игнорируя сущность дела, утверждать, что усилия правительства поражают нейтральные стороны, а не неприятеля. Подобно Наполеону, они упускали из вида то главное обстоятельство, что, пока Великобритания господствовала на море, нейтральные суда были союзниками ее неприятеля.
Тот же самый принцип оправдывает политику британского министерства. Масса красноречивых аргументов была затрачена, чтобы доказать тягость для Великобритании, этой коммерческой борьбы. Без сомнения, она страдала, – и может быть, даже не будет преувеличением сказать, что она почти умирала. Но когда борцы потрясают оружием не на рыцарском параде, а в битве на жизнь и на смерть, то исход их столкновения решается не случайными ранами, а преобладанием выносливости одной стороны перед другой. Руководствуясь тем же принципом, можно игнорировать и мелкие ошибки, в которых обвинялось британское министерство. Военные писатели-стратеги говорят, что когда направление удара избрано верно, то детальные ошибки сравнительно безвредны, и что даже проигрыш сражения не имеет рокового значения. Когда Франция решилась практически подавить конкуренцию нейтральных судов – как транспортеров в морской торговле, она сделала стратегическую ошибку; и когда Великобритания воспользовалась последней, она обеспечила себе стратегический успех, который привел ее к триумфу.