Влюблен по чужому желанию
Шрифт:
– Пойдем по Платнешской улице пройдемся, – тащила я.
– Да ладно, это же шутка, – вяло сопротивлялся Женька.
– Какие уж тут шутки, – на полном серьезе заявила я, решив играть до конца.
Мы прогулялись по короткой улице, где призрак, естественно, нами обнаружен не был, зато нашлось кое-что не менее интересное.
– Смотри! – вдруг показал Женька.
Я перевела взгляд, увидела вывеску «Potraviny» и хмыкнула:
– Интересно, что там продается?
– Значит, это не шутка! – веселился он. – Я в Интернете читал: по-чешски «свежие продукты» – «черствые потравины»!
– Здесь, как видишь, не черствые!
– Тут черствое кое-что другое, – он показал на припаркованный у магазинчика фургон, на боку которого красовалась гордая реклама «cerstv'e bagety».
Мы расхохотались.
– Всех призраков распугаем, – сквозь смех простонала я.
– Черствые багеты! – не мог успокоиться Женька.
После неожиданного урока чешского языка никакой речи о встрече с призраками уже не шло – мы слишком развеселились, чтобы воспринимать мрачные легенды всерьез.
Мы стояли посреди улицы, мешая движению праздничной толпы. Мой инициативный пыл угас, и я ждала дальнейших предложений от Женьки, но ему, кажется, понравилось быть ведомым, и он, в свою очередь, вопросительно смотрел на меня.
– Вернемся на Вацлавскую площадь? – наконец неуверенно предложила я.
Он пожал плечами:
– Можно.
– Что можно?
– Вернуться на Вацлавскую площадь.
– А может, пойдем на Староместскую? – начала закипать я.
– Можно и на Староместскую.
– А ты куда хочешь?
– Да мне однофигственно.
Я разозлилась по-настоящему – диалоги в подобном стиле нереально выводили меня из себя – и выпалила:
– Тебе всегда однофигственно!
– А тебе нет?
– Мне – нет! Я живой человек, а ты сам, как памятник Железному человеку! Недаром ты с ним так хотел встретиться! – выкрикнула я, с ужасом осознавая – что же я делаю, зачем своими руками порчу себе новогоднюю ночь в Праге? Но меня уже несло, я не могла остановиться:
– Ты просто бесчувственная дубина, ничего вокруг не замечаешь!
– Да нет, отчего же, – усмехнулся Женька. – Я с большим интересом прослушал в соборе свяого Вита вашу беседу о том, как вы с подружкой планировали нас завоевывать!
Я задохнулась от возмущения – это был запрещенный прием! – и, не в состоянии ничего придумать, сказала только:
– Подслушивать некрасиво!
– Отчего же, – откровенно насмехался он. – Можно услышать много интересного, чего тебе напрямую никогда не скажут!
– А ты, можно подумать, очень хотел признание в любви услышать, – сердито буркнула я.
– Да не отказался бы, – неожиданно серьезно заявил Женька, вдруг схватил меня за руку, протащил за собой несколько шагов и поставил под ближайшим фонарем:
– Начинай!
– Спасибо, разрешил! – вскинулась я, всмотрелась в его лицо и облегченно выдохнула, заметив, что он еле сдерживает смех:
– Опять прикалываешься, да?
– С тобой разве можно серьезно?
– А ты попробуй!
– Ладно.
Он отвернулся, провел рукой по лицу, словно стирая усмешку, и проговорил:
– Нинон, тебе не нужно меня завоевывать, я и так твой навеки!
– Дурак, – надулась я. – Такими вещами не шутят! Я девушка наивная, могу ведь и поверить… Ой, смотри! – вдруг оживилась я, радуясь возможности сменить тему.
Мы подошли поближе к витрине сувенирного магазина, и я умилилась:
– Это же кротик из мультика! Жалко, магазин уже закрыт, а то я бы купила!
Полвитрины занимали до боли знакомые фигурки крота из бесконечно многосерийного чешского мультфильма, который во времена моего детства все время крутили по телевизору. Фигурки были всех возможных размеров, от крошечных до огромных, в шапочках и без.
– «Кртек в чепице», – прочитал Женька ценник, и мы с ним покатились со смеху.
Раздался отдаленный звон. Мой друг посмотрел на часы:
– Если мы не хотим встречать Новый год в компании кротиков, надо срочно куда-то двигать.
– До Вацлавской площади уже не дойдем, – прикинула я.
– Тогда на Староместскую, – постановил он, и мы решительным шагом двинулись в обратном направлении.
Народу на улицах ощутимо прибавилось, и мы с трудом пробирались через толпу, благо погода радовала совсем небольшим морозцем и легким снежком. Движение осложнялось тем, что часть публики направлялась нам навстречу – к Карлову мосту и Пражскому Граду, – отчего периодически возникали самые настоящие заторы. Настроение по случаю приближения Нового года у всех было приподнятое, никто не злился и не толкался, но и встретить бой курантов где-нибудь в переулке тоже, видимо, мало кому улыбалось, так что двигались все очень целеустремленно.
Наконец над крышами домов замаячили остроконечные шпили Тынского собора.
– К часам вряд ли подойдем, – пропыхтел Женька.
У знаменитой башни волновалось разноголосое людское море, ощетинившееся направленными вверх фотоаппаратами и видеокамерами, и мы нашли местечко только в отдалении, оказавшись почти прижатыми к стене дома.
– Дубленку испачкаю, – пожаловалась я.
– Ничего, это средневековая пыль, – утешил Женька.
Я сомневалась, что штукатурка сохранилась на доме со времен Средневековья, но возражать не стала.
В толпе нарастал гул – это близстоящие, видимо, услышали, как начали бить часы. До нас звон не доносился, хотя мы старательно прислушивались, никаких фигурок, естественно, мы тоже не видели, но внутри все равно поднималось радостное волнение – вот сейчас, сейчас!
Когда начался отсчет ударов, рев толпы стих, и мы вместе со всеми принялись считать:
– Один, два, три…
На двенадцатом раздался такой рев, что у меня едва не заложило уши. Все прыгали, кричали, поздравляли друг друга на разных языках, обнимались, целовались, только мы стояли как пришибленные.