Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)
Шрифт:
– Не вполне канонический подход.
– Вы бы предпочли, чтобы я верила, будто Бог жесток и только и ждет, чтобы устроить мне ад кромешный, но если я откажу себе в вере, а Его заверю, что Он добрый, то обязательно попаду в рай? И кто из нас тогда будет каяться – я или Бог?
– Хлоя, Хлоя! – Пастор с улыбкой покачал головой, а про себя подумал: «Однако тоже возможная точка зрения».
– Извините меня, Альфред. Вы не против о таком говорить?
– Нет, если это говорится в духе благоговения, моя дорогая. И если вы в настроении об этом говорить.
– А
– С благоговением – или, во всяком случае, без непочтения, как говорят с другим человеком о его матери, пусть даже почитают только свою собственную.
– Матери! – выплюнула Хлоя, как показалось пастору, с чрезвычайной горечью.
Он посмотрел на нее изумленно, потом снова отвел взгляд. Это была вспышка из прошлого Хлои, осветившая ее на одно многозначительное мгновение, а наступивший затем сумрак еще более окутал это прошлое, и пастор даже задумался, а действительно ли видел что-то и что именно это было. Она вспоминает собственную мать или, прости Господи такую мысль, речь идет о ее собственном материнстве? У него не было права спрашивать. Если он промолчит, если будет тихонько ждать, возможно, она сама скажет. Он чувствовал духовную к ней близость. Всей силой своего мудрого и любящего разума он говорил ей, что она может ему довериться, что он ей поможет, если она ему доверится.
Покопавшись в сумочке, Хлоя извлекла портсигар и зажигалку, прикурила, закрыла сумочку и, выпустив перед собой облачко дыма, словно бы скрываясь за пеленой, как будто собралась заговорить.
– Привет, Уинг, старина! Привет, старушка!
Издалека им махал Перси. Перси и Мейзи шли к ним через лужайку.
– Вот видишь, маленькая Мейзи, что я тебе говорил? – шепнул ей Перси. – Она исповедуется.
Мейзи согласилась, приняв такое толкование без предубеждений относительно того, положено ли кающимся курить на исповеди.
Мистер Уингхэмптон выпрямился во весь свой шестифутовый рост. Показалось даже, что вот-вот будет простерта длинная рука и земля разверзнется под ногами у Перси, оставив Мейзи удивленной, но вполне самодостаточной вдовой. Мистер Уингхэм силился побороть ненависть, которую испытал вдруг к Перси, говоря себе, что это не ненависть, а всего лишь гнев, и что он по праву гневается, говоря себе, что не дело священнику гневаться, что Перси ни в коей мере не повинен в том, что изо всех возможных моментов объявился именно в этот. Достав платок, пастор промокнул губы, потрясенный собственным неоправданным гневом на невинного человека. «Прости меня, Господи», – подумал он и взмолился, чтобы мгновение не было утрачено раз и навсегда.
Хлоя уже стояла с ним рядом. Она как будто не сожалела о вторжении, но ему и не радовалась: точно когда она собралась заговорить, то совсем забыла о присутствии Альфреда и что прервали ее лишь в воспоминании, которое можно по желанию вернуть или прогнать. Она дружески улыбнулась новоприбывшим.
– У вас что-то с телефоном, старина, –
– Я позвонила тете Эсси, как только мы приехали. Просто сказать, что мы будем счастливы прийти на обед.
– Она в доме. – Пастор первым пошел вперед.
– Нет-нет, старина, внутрь мы не пойдем, увидимся сегодня вечером.
– Я позвонила еще раз, сразу после ленча, – продолжала Мейзи, – но не получила ответа.
– Ну надо же!
– Посмотрю сегодня, нельзя ли исправить телефон. Ну, старушка, как жизнь?
– Как обычно гостеприимна, – улыбнулась Хлоя. – Очень хорошо выглядишь, Мейзи.
– Собственно, я не слишком хорошо себя…
– Ничего такого по вашей части, старина, – рассмеялся Перси. – Просто желудок чуть-чуть расходился. – Его лицо скривилось в заговорщицком подмигивании. – Мы просто по дороге деревню зашли, увидимся вечером.
– И вы ведь скажете тете Эсси и про то, как мы рады приглашению, и про телефон? Извините, что помешали вам с Хлоей.
– Ну а теперь перестанем им мешать. – Перси потянул жену прочь. – Бывайте.
Снова оставшись наедине с Хлоей, пастор сделал осторожный шаг назад к скамейке, но, взяв его за руку, Хлоя попросила:
– А теперь покажите то, что обещали.
Она уже овладела собой, и он понял, что мгновение откровенности упущено навсегда.
Глава XIX
1
Печальное известие настигло Барнаби и Джилл, когда они обедали в «Мулэн д’Ор». Стоял июнь. Пока они поднимались по Шафтсбери-авеню, Барнаби купил «Стар», чтобы посмотреть счет в матчах по крикету, и убрал газету в карман, чтобы развернуть позднее. К тому времени они перешли на ты, и в уместных случаях ему дозволялось заплатить за ее обед. Он начал надеяться, что однажды, возможно, ему позволят заплатить за большее.
Когда они сделали заказ, он сунул было руку в карман, но вынул ее и сказал:
– Однажды я видел, как в ресторан пришла пара, скорее всего муж с женой. Муж женщины достал газету и на протяжении всего обеда молча ее читал, а потом они ушли. Я бы назвал это грубостью.
Он мог бы добавить: «Это было в другой жизни, когда я водил в рестораны девушку по имени Хлоя, мы вместе посмеялись над грубияном».
– Ладно, – улыбнулась ему Джилл. – Поняла. Можешь две минуты просматривать страницу крикетов.
– Я тебе вслух прочитаю, чтобы все видели, что мы тут заодно.
Он прочел, и они обменялись подобающими комментариями.
– Еще в газете что-нибудь есть?
– Ничего важного для обеденного времени. – Он глянул на первую страницу. – Ого, самолет упал.
– Где?
– В Голландии. Как мало, как ужасающе мало значат катастрофы, если не касаются тебя лично. Как по-твоему, настоящий святой так же горевал бы из-за катастрофы в Китае, как из-за такой же в собственной стране, и так же, если бы она случилась с чужими для него людьми, как если бы с близкими друзьями? И следует ли горевать?