Влюбленный мятежник
Шрифт:
Близнецам исполнилось уже две недели, когда, проснувшись утром, она обнаружила в комнате Эрика; он качал колыбельку и с серьезным видом рассматривал Ленору. Почувствовав на себе ее взгляд, он обернулся. Рассветные сумерки скрывали выражение его лица, но вид у него был суровый, такой же, какой частенько бывал у Джемии.
– Дата нашего отъезда остается прежней – первое апреля. Надеюсь, тебя это устраивает?
Аманда кивнула, пожалев, что он застал ее врасплох. Ее волосы были спутаны, рубашка съехала набок, приоткрыв одно плечо.
Ей ужасно захотелось
Она выскользнула из кровати и, подойдя к нему, дотронулась до его руки.
– Эрик, может быть, вам не стоит возвращаться?
– Что? – Он развернулся, удивленно уставившись на ее пальцы. Она уронила руку – Я просто подумала… может быть, нам лучше остаться здесь, во Франции. Мы переживем трудные времена. Нам не так уж много надо…
– Ты совсем потеряла рассудок? – спросил он.
Отступив назад, Аманда покачала головой:
– Я боюсь! Посмотри на мощь британской армии. Они в состоянии присылать все новые и новые подкрепления! За них воюют гессенцы, пруссаки и другие наемники. Колонии…
– Соединенные Штаты Америки, – поправил он ее очень мягко, но сквозь зубы.
– Мы не можем заплатить собственным войскам! – воскликнула она. – Эрик, если мы проиграем войну…
– Мы?
– Прости?
– Ты сказала «мы», любимая. Ты стала частью этого «мы»? Ты, значит, перешла на другую сторону?
Она вздохнула, не доверяя его интонации. Она чувствовала себя крайне неловко, стоя босиком в тонкой шелковой рубашке, измятой после сна. Эрик же был полностью одет: в мундире, низко надвинутой на глаза треуголке с кокардой и плюмажем, в бриджах, туго обтягивающих мускулистые бедра, в накидке, подчеркивающей ширину его плеч.
Ее слегка зазнобило. Он не подойдет сейчас к ней – судя по всему, она ему неинтересна, – но Аманде вдруг отчаянно захотелось забыть прошлое, гнев и ненависть, и броситься в его объятия. Хотя бы для того, чтобы почувствовать их тепло.
Она заставила себя сдержанно и печально улыбнуться:
– Ты как-то назвал меня изменницей. Что ж, сэр, если я была на стороне британцев, то в то время меня нельзя было считать изменницей, не то что ныне. За колонии ли я теперь… простите, за Соединенные Штаты Америки? Да, я за них! Но не благодаря вам, лорд Камерон.
У вас нет того замечательного дара убеждения, которым столь счастливо обладает мистер Франклин. Я очень хочу, чтобы американцы победили. Просто…
– Просто ты сомневаешься, что они смогут победить, так?
Она покраснела и чуть наклонила голову.
– Я не знала раньше, до этих последних дней, что такое любить и оберегать. А теперь я боюсь.
Эрик какое-то время молчал.
– Насколько мне известно, мадам, англичане пока не воюют с детьми. Я должен вернуться. Ты это знаешь. Тебе с самого начала были известны мои принципы и то, как глубоко я в них верю.
– А ты знал мои убеждения, – мягко напомнила она ему.
– Я только никогда не
– Я уже сказала, что я не…
– Давай не будем обсуждать…
– Если мм не будем обсуждать это, тогда нам вообще не о чем говорить!
Он застыл. В какое-то мгновение Аманде показалось, что его самоконтроль сейчас рухнет. Что он схватит ее, вопьется в губы, как это бывало в прошлом Тогда он не терял времени даром. Она молилась, чтобы он прикоснулся к ней.
Но Эрик сдержался. Вместо этого он низко поклонился:
– Я оставляю вас заботиться о наших детях, мадам. Не забудьте, что вам вскоре надо быть готовой к отъезду.
Аманда услышала щелканье кнута возницы и поняла, что покидает Версаль навсегда. Было больно оставлять Франклина и графа, которые были всегда добры к ней, об остальном же она не жалела. Нетерпеливое волнение уже горело в ее сердце. Она всей душой рвалась домой.
Казалось, мягкий речной ветерок уже шумит в ее крови. Она почти как наяву чувствовала тепло солнечного дня, видела осенние листья, красивым ковром устилающие землю и плывущие по реке. Ей виделись конюшни и коптильня, ноздри щекотал аромат виргинской ветчины.
Пожалуйста, Господи, думала она, пусть все будет на месте, когда мы вернемся. Пусть Камерон-Холл окажется невредимым!
Пятого апреля они вышли в открытое море и, поймав ровный попутный ветер, поплыли к родным берегам. Аманде и близнецам отвели капитанскую каюту.
На этот раз она чувствовала себя очень хорошо и часто гуляла по палубе. К несчастью, экипаж корабля состоял в основном из тех же людей, что видели ее год назад со шпагой в руке. Хотя никто из них не выказывал ей никакой неприязни, Аманда все равно чувствовала себя среди них неловко. Эрик, став капитаном, управлял кораблем и по-прежнему сторонился жены. Аманда пыталась внушать себе, что он все еще не доверяет ей и что она имеет полное право презирать его за такое отношение. Но опять всплывали в памяти его слова о том, что он любит ее, и непреходящая боль от одиночества и покинутости терзала ее. Она мечтала о нем по ночам. Лежа без сна, она рисовала себе картинки его жизни, той жизни, о которой ничего не знала, жизни солдата. Ей было известно, что некоторые женщины последовали за войсками – кто из-за любви, кто из-за денег, – и она гадала, как он проводил свое время, не утешался ли в объятиях других. Эти мысли мучили ее снова и снова.
Но близнецы были ее отрадой. Морской воздух творил с ними чудеса, и когда выпадали теплые дни, она выносила их на палубу.
Матросы с натруженными руками все как один толпились возле детей, сюсюкали, строили глупые рожи, пытаясь привлечь их внимание. Аманда, держа на руках Ленору, рассмеялась уморительной гримасе одного из матросов и подняла глаза, отыскивая Эрика. Он стоял неподалеку, сумрачно и строго глядя на нее. Аманда зарделась, но он не отвел взгляда.
– Разве она не умница, Эрик? Могу поклясться, что она уже улыбается!