Влюбленный виконт
Шрифт:
– Значит, все дело в браке?
– Когда-нибудь я женюсь. Мне нужен наследник.
Она слегка подняла подбородок, но на ее лице появился румянец, словно он оскорбил ее.
– Я подарила Колину сына.
Люк знал, что ей непросто было лечь с ним в постель и что это само по себе составляло часть проблемы.
– Я это знаю. Сколько ему сейчас лет, шесть?
– Тревору семь лет, – поправила она его, и вид у нее был более сконфуженный, чем когда-либо. – Люк…
Наверное, он не мог этого сделать, не ранив ее, хотя это не входило
– Вы красивы, великодушны, очаровательны. Вы по-прежнему мне желанны. – Карета замедлила ход, и он обрадовался, что разговор, которого он избегая так старательно в течение года, почти закончен. – Но мы не подходим друг другу по одной непреодолимой причине.
– Просветите меня.
Карета остановилась, и он торопливо открыл дверцу, вышел и предложил ей руку.
Мэдлин от его руки отказалась, она упрямо сидела в пене своих желтых юбок, сжав губы.
– Вы уже далеко зашли, Олти. Просветите меня насчет этой непреодолимой причины.
О Боже, она так хороша.
– Вы можете обещать мне, что не умрете?
Она широко раскрыла глаза.
Он сказал осторожно:
– Нет, конечно, вы этого не можете. А теперь я надеюсь, что ваш визит к невестке будет приятен, и больше не беспокойтесь о том пустяковом деле с Фитчем. Оно в хороших руках.
Глава 4
С появлением каждого нового гостя хор негромких голосов становился громче, потом стихал и снова становился громче, и Элизабет Доде заметила, что особенно громким он стал, когда доложили о приходе ее брата. Что-то произошло, о чем она не знала, и что бы это ни было, оно явно заставило языки заработать. Спросить у матери – об этом не могло быть и речи. Если это было связано с какой-то женщиной, Элизабет полагалось делать вид, будто она не знает, что мужчины типа Люка развлекаются подобным образом.
К счастью, она прекрасно знала, как выяснить, что происходит.
Люк, облаченный в элегантный темный вечерний костюм, подошел к гостям, стоявшим с краю толпы. Высокий рост давал ему преимущество – он окинул взглядом все сборище. Он поздоровался с сестрой улыбкой, заметив, что она пьет шампанское, стоя в небольшой группе своих подруг, а потом в гостиную вошла красивая женщина с рыжевато-золотистыми волосами и смелым декольте, кокетливо взяла его под руку, и его внимание разделилось между нею и Элизабет.
Этот печально известный лорд Олти был опекуном Элизабет, и ей было известно, что свет бесконечно забавлялся, глядя, как он усердно руководит ее светской жизнью. Самой ей это казалось немного смешным, и она сомневалась, что Люку нравится возложенная на него роль дамы-компаньонки. Нельзя сказать, что он пренебрегал своей ролью виконта и, следовательно, главы семьи, но со времени его возвращения из Испании он был… каким-то отчужденным.
Он ничего не рассказывал, но случилось что-то такое, отчего он изменился. Может быть, то была сама война; это выходило за рамки опыта
Это мало что объясняет, думала Элизабет, хотя какого поведения можно ожидать оттого, кто провел полдесятка лет далеко от дома, видел, как льется кровь, прошел через опасности и через все то, о чем вернувшиеся солдаты предпочитали не говорить в порядочном обществе?
Элизабет понимала, что фурор в обществе вызван не откровенным интересом леди Харт к Люку, поскольку эта леди гонялась за ним уже не одну неделю – открыто и беззастенчиво. В том, что кто-то флиртует с ее старшим братом-красавцем, не было ничего скандального. Женщины часто флиртовали с ним.
– Прошу прощения. – Она улыбнулась с безразличным видом, потому что несколько окружавших ее молодых леди были скорее знакомыми, чем близкими наперсницами. – Я обещала танец его милости.
Удачное расплывчатое выражение. Оно могло относиться почти к любому человеку в бальном зале, потому что среди гостей было много титулованных джентльменов. Элизабет отдала свой бокал проходившему мимо лакею с подносом в руках и пошла вокруг танцующих, рассматривая толпу гостей. Вот она заметила знакомый профиль: партнершей намеченной ею жертвы была молодая женщина, в которой она узнала дочь одного из самых влиятельных членов палаты лордов, и это могло служить объяснением, почему Майлз сейчас кружит ее по паркету. Музыка кончилась, и когда начался обмен любезностями и перемещения по залу, Майлз заметил Элизабет и поднял брови в молчаливом вопросе. Она подождала, когда он склонился над рукой этой – жеманной, по ее мнению, – молодой особы, а потом подошел к ней, стоявшей у двери, открытой на террасу.
– Что? – спросил он без всяких вступлений, поправляя манжеты в возбуждении, которое вызвало у нее раздражение, и, вероятно, с этой целью он и занялся в первую очередь своими манжетами. Он с детства делал все ей наперекор. – И прежде чем ты сообщишь мне, почему слоняешься здесь, пронзая меня этим твоим язвительным взглядом, который я очень хорошо знаю, могу ли я сказать, что мне нравится гораздо больше красновато-розовый цвет наряда, надетого на тебе сейчас, чем тот скучный розово-малиновый оттенок платья, которое было на тебе вчера вечером и в котором ты выглядела и желтоватой, и лет на десять старше?
Она посмотрела на двоюродного брата испепеляющим взглядом.
– Какой приятный, изящный комплимент. Просто можно в обморок упасть от благодарности.
Майлз, как всегда, остался равнодушен к ее сарказму.
– Я хотя бы не сказал, что ты уже не такая плоскогрудая, как раньше, фарфоровый цвет лица очень в моде теперь. Поздравляю.
Она возразила приторным голосом:
– В приступе великодушия я бы сказала, что твоя прическа с длинными волосами привлекает к себе внимание, и поэтому люди не замечают, какой у тебя длинный нос. Быть может, он израстется в конце концов. Я уже отчаялась это увидеть.