Вне конкуренции

Крон Марта

– Я боюсь.

– Муж рядом. – убеждаю её полуулыбкой, которая гаснет ровно в ту секунду, когда я замечаю в конце холла старшего Каюмова.

А этот хрен чего тут нарисовался? При чём аккурат во время совещания.

– Иечка, смотрю, ты пришла в себя. – быстро семенит в нашу сторону, отделяя меня безразличным взглядом. – Глазки прояснились.

От этой фамильярности во мне мгновенно взмывает злость.

– Станислав. – выступаю вперёд, закрывая собой жену. – Позвольте поинтересоваться, в честь

какого праздника мы вас здесь наблюдаем?
– мой голос режет сталью.

– Встречный вопрос, Игнат. А что здесь делаете вы?

– Собираюсь выступить на собрании руководителей. Закрытом. – твёрдое ударение. – Насколько мне известно, у вас приглашения нет.

Каюмов шумно вздыхает и направляет терзающий взгляд мне за спину:

– Иечка, кажется, в прошлый раз мы друг друга плохо поняли и…

– Ия Владленовна.
– поправляю с нажимом. – Попрошу придерживаться официальной манеры общения.
– давлю пренебрегающим взглядом. – Я не потерплю вольностей с моей женой.

– Что, простите??? – выдвигает возмутительно-громко. – Женой???

– У вас проблемы со слухом? – понижаю от раздражения голос, задвигаю порывающуюся что-то сказать Ию, обратно за спину. – По слогам разделить?

– Ты что натворила??? Ты зачем это сделала?? Тебе как это в голову пришло?? – гоняет воздух через ноздри Каюмов, заливаясь зловещим багрянцем.

– Вопросы личного характера оставьте при себе. – вскидываю руку, проверяя время. – Ия, нам уже пора. А вам, Каюмов, всего хорошего.

– Не выделывайся, Розанов! Ещё ничего не решено. – жалит в ответ мужчина. – Я за считанные часы признаю ваш брак недействительным.

–  Кто вы такой, Станислав Алексеевич? – прорывается через мои руки боевая жена.

– Я друг твоего отца.

– Мой отец мёртв! А ко мне вы не имеете никакого отношения! Прошу на выход!

– Ошибаешься, девочка! Ты была обещана моему сыну, взамен моих финансовых вложений в Акил-холдинг. Я свою часть договора выполнил и требую то, что мне причитается.

– На том свете заберёшь. – сжимаю зубы, с трудом, но сохраняю хладнокровие.

– Вывести его!!! – а вот это уже моя рычащая принцесса. Ей держать эмоции ровно не удаётся. – Вам и табуретка не достанется!!

Глаза Каюмова угрожающе сужаются:

– Знаешь поговорку, Ия? «Какова жизнь – такова и кончина.» Твой отец много о себе думал, и посмотри что с ним стало.

– Мой отец умер героем, спасая вашего сына, Станислав Алексеевич! – со свистом вспарывает воздух Ия и моё сердце начинает усиленно качать кровь.

Моя умница. Само совершенство.

За семью порвёт до последней капли крови.

Каюмов оставляет обвинение без ответа, хмыкает и пронизывает меня остерегающим взглядом.

Откатываю ему

обратку.

Только тронь. Сынульку в тот же миг подушкой накрою.

– Ия! Игнат Демьянович! – подходит к нам заместитель Акилова-старшего.
– Всё готово! Можно начинать!

– Вывести.
– бросаю телохранителю сухим тоном и тот целенаправленно движется к Каюмову.

– Сам! – огрызается урод. – Ещё увидимся, Иечка! – плевок желчью и размашистым шагом к лифту.

– Игнат? – с тихой неуверенностью сжимает мне мизинец бусинка.

– Я рядом. – склоняю к ней лицо, ласкаю мягким взглядом. – Никто и никогда, поняла?

– Угу. – сглатывает.

– Пойдём. Пора начать работать.

ГЛАВА 17.

ИЯ.

Ночь - особенное время суток… Я люблю ночь! В то время, как большинство жителей мирно спят, город зажигается множеством огней и есть возможность увидеть, порой, привычные места совершенно в ином обличии. Вокруг всё сияет своей особенной, таинственной красотой. Свет офисных зданий и уличных фонарей, неоновые вывески и автомобильные фары, несущиеся по своим срочным делам.

Завораживает.

Отличный фон для того момента, когда привычная жизнь останавливается и начинается настоящая, когда просыпаются те мысли, что мы подавляем днём, а сейчас они срываются с привязи на свободу.

Я заметила, ночь всегда хорошая советчица. Среди бурного непонятного движения это отличный шанс прислушаться к себе, вспомнить, прогнать лишнее, впустить новое.

Только одно «но» - от перемены мыслей судьба не меняется.

Папу не вернуть, а ещё, возможно, и маму с Давидом больше не увижу.

Как же мне быть? Какую степень тоски и боли я должна испытать, чтобы внутри всё занемело и больше ничего не чувствовалось? Сколько ещё отведено на страдания? Если бы не Игнат, сошла бы с ума…

– Без тебя у меня развилась инсомния. – вдруг чувствую лёгкий поцелуй в макушку. – В постели холоднее, чем здесь.
– поправляет высокое горло своего же свитера, что я нашла в шкафу и нацепила на себя без разрешения. Хоть он и греет, но отчего-то всё равно трясёт мелкой дрожью. От натяжения измученного мозга, от сердечной раны, от смутных желаний, что вызывает во мне Розанов.

Он пришёл в мою жизнь и разом решил все проблемы. Я хотела ограничиться одной благодарностью, но не получилось. Вести себя, якобы равнодушно, не выходит. Ещё больше разоблачаю себя. Сжимается в груди и неистово жжёт. Мозг пытается контролировать ситуацию, запутывает тело и сердце. Закручивает всё так, что я не имею право на радость, покой и исполнение мечт.

У меня горе. Траур. О каком расслаблении идёт речь?

Но Игнат забирает всё внимание на себя, отдаляет от скорби, стирает табу.