Вне протяжения
Шрифт:
Внезапно, повинуясь безотчётному порыву, Инна нагнулась к самому уху бывшего прежде её мужем. Горячо и торопливо зашептала, оглядываясь на дверь, боясь, что вот-вот зайдёт медсестра и не даст высказать самое главное:
– Ну-ка, смотри, смотри на меня! Ну, Боречка, разве, не узнаёшь? Это же я, я! Твоя Инка! Неужели, ты меня совсем не помнишь? Забыл, как любил меня? Как мы были вместе? Ну, узнаёшь? Смотри же, смотри на меня!..
Больной перестал жевать печенье, которое извлёк из впервые самостоятельно надорванной пачки, и с подозрением уставился голубыми глазами в лицо говорившей,
– Боренька, миленький, я же вижу, ты должен, должен узнать, ну, вспомни! Вспомни же, чёрт тебя подери! Всё будет хорошо, как… раньше… Ну, ты узнал меня? А? Ну, скажи, кто я? Скажи, родненький, вспомни, ну же! Давай!
Больной беспокойно откинулся на подушку и, отчаянно гримасничая, попытался сложить губы, тонкие крылья носа задвигались, глаза выкатились из орбит, наконец, ему удалось родить натужные звуки:
– Ммм-ма, мм-ма-мм…
Внезапно радостно расплывшись в бездумной улыбке, старательно собрал только что полученное в целое и ясно выдал:
– Мама! Ма! Ма! Мама! – и тут же загукал низким голосом, забулькал, пуская пузыри изо рта, отплёвываясь во все стороны крошками непрожёванного печенья.
Это выглядело противоестественно, отвратительно до жути. Казалось, взрослый мужчина хитро и нарочито назло ей с понятной лишь ему тайной целью изображает из себя полного идиота. Инне Владимировне почудилось на миг, будто муж сознательно глумится над нею, хотя она отлично понимала, что такого просто не может быть. Женщина резко отшатнулась, словно получила пощёчину. Лицо исказилось болью, и еле удерживая подступавшие слова не характерного для неё мата, выплеснула скороговоркой злым плачущим голосом, ни к кому конкретно уже не обращаясь:
– Господи! Что же… что они с тобой сделали?.. Издевательство какое-то! Уму непостижимо! Ну, что это? За что такая мука?.. Как вынести?! Я больше не могу так, не могу…
Инна Владимировна сорвалась на плач, закрыла лицо ладонями и выбежала в коридор. Обитатель палаты, приподнявшись на локте, возбуждённо корчил плаксивые гримасы и тянул вслед за ней исхудавшие незагорелые руки.
Через пятнадцать минут, приведя себя в порядок в служебном туалете, Инна Владимировна говорила уже ровным злым голосом в трубку телефона-автомата:
– Алло! Дядя Миша? Пожалуйста, приезжай за мной в больницу, если можешь… Да, очень… Ты знаешь куда, в центр Павловского… Мне нужно срочно с тобой посоветоваться… Нет, только не по телефону. Очень важно. Да, прямо сейчас. Хорошо, я буду ждать у входа.
Семья
О своём отце Станислав почти ничего не знал. Сохранилось несколько любительских чёрно-белых снимков на плотной пожелтелой бумаге, родители среди большой компании за столом с хрустальными бокалами, напитками в графинах среди тарелок с закусками. Да две-три студийные фотографии на картоне – мать и отец вдвоём в нарядной одежде прежних лет со строгими торжественными лицами. Других свидетельств его существования, кроме старых вещей в шкафу, не осталось. Сам он папы не помнил, всё известное о нём получил только со слов матери и нескольких далеко не лестных отзывов её ленинградской сестры.
Такое представлялось ему несправедливым. В официальном браке родители не состояли, хотя сыну досталась отцовская фамилия. Маленькому Стасику не исполнилось и года, когда его предок, имевший звучную профессию инженера по диагностике турбин, подался в Сибирь, в Братск на развернувшуюся стройку огромной ГЭС. Вскоре обзавёлся там новой семьёй, продолжал ещё несколько лет присылать матери какие-то копеечные суммы, сущие крохи, а потом вовсе прекратил. Мать Стаса на алименты не подавала, так и растила сына одна на свою сравнительно приличную зарплату. А когда решилась на запрос, то узнала, что её незарегистрированный муж с год, как скончался от инфаркта миокарда.
Много лет она верой и правдой прослужила в кремлёвской охране, благодаря чему с рождением ребёнка мужского пола ей предоставили двухкомнатную квартиру на Татарской улице неподалёку от Павелецкого вокзала. С мужчинами, с которыми встречалась после исчезновения отца Станислава, совместная жизнь не задалась. Возможно, и маленький Стасик тому препятствовал, неосознанно выступая против возможности появления в доме отчима. Впрочем, если бы она того сильно захотела, вряд ли его мнение оказалось решающим.
Один раз до школы и когда он учился уже во втором классе, мать летала с ним в отпуск на Чёрное море в Сочи, в Минеральные воды, показала Кисловодск, Лермонтовские места Пятигорска с горой Машук. Наибольшее впечатление на мальчика произвели, якобы настоящие дуэльные, те самые длинноствольные с инкрустациями пистолеты в бедном местном музее. На рейсовом автобусе добрались до высокогорного озера, где успели пообедать под полосатым тентом открытого кафе с видом на раскрытую перед ними природную чашу воды.
В считанные минуты голубая гладь зеркала покрылась рябью от внезапного ветра, в миг сорвавшего парусиновый навес, и почернела отражением пригнанных им свинцовых грозовых туч. Тут же их настиг и до нитки промочил обрушенный сверху, по-южному бешеный ливень. Его сплошная стена низвергла с гор грязевые потоки ледяного селя вперемешку с камнями, которые им пришлось преодолевать, где по колено, а где даже по пояс. К счастью, тогда обошлось без вреда для здоровья, если не считать синяков на ногах. Кроме этого, Стас мало что запомнил из тех путешествий, хотя, благодаря им, его представления о мире значительно пополнились.
Потом они ездили несколько раз в Ленинград к маминой родной сестре тёте Ане, на девять лет её старше, бывшей замужем за офицером армии, недавно уволенным в запас. Вместе с родителями в тесной квартирке на северной окраине Васильевского острова, неподалёку от Смоленского кладбища проживали взрослые дети, двоюродные брат и сестра Стаса. Впрочем, они с мамой там только ночевали, ежедневно рано исчезая с утра, и возвращаясь обычно поздним вечером.
Чуть дальше по берегу Финского залива тянулась бесконечная многоэтажная застройка «морского фасада Ленинграда». Добраться туда в летнюю жару позагорать и поплавать не занимало много времени. До места жительства родни от станции метро «Василеостровская» часто ходили автобусы, но раз-другой, когда спешить никуда не требовалось, они махнули ради интереса напрямик пешком.