Вне рутины
Шрифт:
— Бросьте, мосье Іерихонскій, бросьте! Вдь я пошутила, — засмялась Соняша и замахала руками.
— Зачмъ-же бросать, если ужъ я началъ! — не останавливался Іерихонскій. — Кром того, у меня имется прекрасная ротонда, крытая бархатомъ и на куньемъ мху съ куньимъ воротникомъ. Эта ротонда покойницы жены стоитъ около пятисотъ рублей, тщательно сохранялась и будетъ преподнесена той избранниц, которая согласится принять мое сердце и протянуть мн руку для прохожденія вмст со мной дальнйшаго жизненнаго пути.
— Интересно, очень интересно… — иронизировала Соняша.
— Смйтесь, смйтесь, но я все-таки
— Да, конечно-же говорите, Антіохъ Захарычъ. Вдь это семейный разговоръ. Я люблю такіе разговоры.
— Есть у меня, кром того, браслетъ съ брилліантами и брошка съ брилліантами, которые я наслдовалъ отъ покойной жены. И они поступятъ въ достояніе будущей моей подруги. Есть золотые дамскіе часы. Они ждутъ того-же предназначенія. Затмъ, мдной посудой у меня заставлена вся кухня, а что до столоваго серебра, то его имется у меня на восемнадцать персонъ. Это все посл покойницы жены, которая была у меня купеческаго рода.
— Можетъ быть платья остались посл покойницы жены? — не унималась Соняша. — Перечислите и ихъ.
— Остались. И очень хорошія, дорогія платья. Есть даже матерія въ кускахъ, — отвчалъ Іерихонскій, сдлалъ послдній глотокъ чая изъ стакана и поднялся изъ-за стола. — Не смю утруждать васъ больше своимъ присутствіемъ. Позвольте поблагодарить васъ за радушный пріемъ и угощеніе и раскланяться. Мое почтеніе.
— Посидите еще, Антіохъ Захарычъ… — начала было Мапефа Мартыновна.
— Нтъ-съ, пора. Хорошенькаго по немножку. Да надо будетъ просмотрть еще къ завтрему кое-какія дловыя бумаги. Есть пословица: гуляй, двушка, гуляй, да дла не забывай. Будьте здоровы.
Онъ подошелъ къ Манеф Мартыновн и поцловалъ у ней руку, приблизился къ Соняш, и когда та подала ему руку, спросилъ:
— Удостоите по примру мамаши?
— Да ужъ цлуйте, — отвчала Соняша и Іерихонскій взасосъ чмокнулъ ея руку.
XIV
Когда Іерихонскій удалился отъ Заборовыхъ, Соняша разразилась громкимъ смхомъ.
— Вотъ дуракъ-то! — кричала она, козой бгая по комнатамъ, держась за бока и продолжая хохотать, хотя въ смх ея звучало что-то неестественное. Мать смотрла на нее и покачивала головой.
— Ужасно твое съ нимъ обращеніе! Прямо ужасное обращеніе! — сказала она.
— Ахъ, оставьте пожалуйста. Онъ этого заслуживаетъ. Что онъ въ квартиру швейцара пришелъ, что-ли? Къ безграмотной дочери швейцара блошвейк онъ сватается разв, что вздумалъ вдругъ прельщать ее перечисленіемъ всхъ своихъ достатковъ и домашнихъ вещей! Онъ, я думаю, долженъ видть и понимать, что я двушка съ высшимъ образованіемъ, извстнаго лоска, безъ предразсудковъ.
— Оставь пожалуйста. Вотъ лоска-то у тебя и нтъ. Если-бы ты была съ лоскомъ, ты не высмивала-бы его такъ. Слушала-бы и была равнодушна къ его словамъ. Ну, отвчала-бы что-нибудь, а только иначе… А ты вдь прямо издвалась надъ нимъ. Вдь это было издвательство.
— А если онъ видлъ издвательство, то отчего-же онъ не остановился сейчасъ-же въ перечисленіи шубъ, жениныхъ платьевъ и мдной посуды? Нтъ, онъ просто дуракъ, и-я удивляюсь, какъ такой дуракъ
— Нтъ, онъ не дуракъ, — стояла на своемъ мать. — А вотъ ты дура-то, что не хочешь его понять. Разв не видишь, что человкъ влюбленъ въ тебя, сватается, не сметъ спросить твоего отвта на сдланное въ письм предложеніе?.. Вдь онъ сдлалъ теб предложеніе. Сдлалъ предложеніе, ждетъ отвта, чувствуетъ твое превосходство и старается прельстить тебя своимъ благосостояніемъ. Вотъ и все. Все это, можетъ быть, не свтски, не какъ обыкновенно, очень угловато, но вдь онъ и говоритъ про себя, что онъ дйствуетъ вн рутины. Онъ прямо въ ротъ теб кладетъ, что онъ готовъ теб даже все приданое сдлать, подарить хорошую ротонду мховую, брилліанты и даже выигрышные билеты.
— Да не надо мн ничего этого, потому что замужъ я за него не пойду, — отвчала Соняша.
— А онъ думаетъ, что пойдешь, надется и старается себя обрисовать передъ тобой во всхъ чертахъ, чтобы ты видла, что онъ за человкъ есть. По моему, надъ нимъ не только не слдуетъ издваться и пренебрегать имъ, а прямо надо быть ласковой и пріятной. Человкъ онъ со средствами, въ чинахъ и можетъ быть для тебя хорошимъ мужемъ.
— Да ужъ слышали, слышали, слышали! Нсколько разъ слышали! — съ неудовольствіемъ отвчала Соняша и, прекративъ разговоръ о Іерихонскомъ, пошла переодваться въ капотъ.
Черезъ полчаса, убравъ съ кухаркой въ столовой принадлежности чаепитія, Манефа Мартыновна застала дочь въ спальн, сидвшею передъ открытой книгой и кушавшей конфеты, принесенныя Іерихонскимъ. Она улыбнулась и сказала дочери:
— Ага! Надъ Іерихонскимъ издваешься, а конфеты-то его все-таки шь.
— А что-жъ, выбросить ихъ, что-ли? — отвчала Соняша и предложила матери:- Не хотите-ли вотъ засахаренную грушу?
— Кушай ужъ ты. А я боюсь, зубы не разболлись-бы. Вдь никто изъ твоихъ молодыхъ поклонниковъ никогда не подносилъ теб ни конфетъ, ни цвтовъ, а Іерихонскій сразу и то, и другое…
— Да вдь это нынче и не принято.
— Вздоръ. Оттого, что т вс, что называется, шантропа, а этотъ человкъ основательный, человкъ съ настоящими солидными намреніями, влюбленный въ тебя и ищетъ случая хоть чмъ-нибудь передъ тобой выслужиться.
Соняша улыбнулась.
— Бомбоньерка съ конфетами три рубля и гіацинты рубля три. Хороша выслуга! — сказала она.
— Однако, твой лейтенантъ и этого теб не подносилъ.
— Дался вамъ этотъ лейтенантъ! Какъ что — сейчасъ лейтенантомъ попрекать.
— Вотъ тоже и жильцы наши, которые за тобой ухаживали. Поднесли-ли они теб что-нибудь хоть вскладчину въ день твоего ангела 17-го сентября? А сами, между тмъ, пили и ли у тебя на именинахъ, вс комнаты окурками папиросъ засорили.
— Какая вы, посмотрю я на васъ, взяточница! — покачала головой Соняша.
— Тутъ не во взяточничеств дло, а за любезность надо любезностью платить. Вдь они тогда одной семги у меня слопали на полтора рубля.
Манефа Мартыновна, какъ и всегда, на сонъ грядущій разложила два раза пасьянсъ, потомъ сбила карты и пошла въ спальню ложиться спать. Соняша уже лежала въ постели раздтая и читала. Мать подсла къ ней на кровать и погладила ее по голов, сказавъ: «глупая, совсмъ глупая».