Вне закона
Шрифт:
Впрочем, со слов окружающих, сейчас с этим действительно было намного лучше. Почти весь бордель на Главной улице был укомплектован тайками и вьетнамками, говорившими по-английски еле-еле, а другими языками, корме родного, и вовсе не владевшими, но клиентура от них бесед и не искала, нравы тут были попроще, ну и оплата услуг шла почасовая, так что на беседы не разменивались и ценное время на них не тратили. Еще в борделе был вышибала – гигантских габаритов мужик с бородой лопатой, судя по татуировкам – из байкеров в прошлой жизни, отзывавшийся на кличку Рок, и еще была хозяйка – колумбийка Сули, а если полностью, то Сулимар, срок, впрочем, получившая в Америке.
Сули тридцать пять, густые волосы она всегда собирала в пучок на затылке, узкое лицо с резкими чертами и крупным ртом под небольшим носом не лишено приятности, а фигурой так и вовсе была хоть куда, правда, на взыскательный вкус, включая мой, казалась несколько задастой. В недавнем прошлом, «по ту сторону Закона», несмотря на молодость, организовала она дорогой бордель в Майами, за что в результате и пострадала, как люди считали, и оказавшись здесь, сразу же нашла свои таланты востребованными. Кто-то из Доусона ссудил ее деньгами, после чего деловая венесуэло-американка открыла самый лучший публичный дом в новостроящемся Батлер-Крик, сделавший ее одной из самых уважаемых и состоятельных дам в этом городке. Критерии респектабельности здесь были совсем другие, и владение борделем препятствием к общественному уважению не было.
В моих же глазах самым большим достоинством Сули было то, что она решила все мои проблемы с женским обществом, причем совершенно бесплатно, и не силами наемных своих тружениц, а предоставив в качестве такового свое собственное. То есть Сули вполне официально стала моей любовницей, и даже, кажется, только моей, что было совсем странно. И сейчас я сидел в ее спальне, в широкой кровати, пил достаточно неплохое красное вино из ее же запасов и наблюдал за тем, как она расчесывает длинные черные волосы, устроившись перед зеркалом.
– Guapa, – окликнул я ее, – ты мне вот что скажи: не доводилось тебе раньше видеть татуировку в виде черепа в петле? Вот такую, – потянувшись к висящей на стуле одежде, я вытащил один из тех медальонов, что снял тогда с бандитов.
У найденного и оставленного в лесу убитого была только татуировка, к слову, медальона не было.
Сули скосила глаза на медальон, потом кивнула уверенно:
– Это «Висельники», большая местная банда. У них во всех городах есть отделения.
– Даже так? – удивился я. – Это вроде старых тюремных банд?
Американская тюрьма устроена совсем не так, как российская. Рулят в ней жизнью «инмейтов» банды, обычно национально организованные. Они дают «защиту», и это стоит многого, потому что заключенный, не находящийся под защитой какой-нибудь серьезной банды, рискует стать объектом полного беспредела, никто за него не вступится. Были банды белые, были черные, были мексиканские и прочие латиноамериканские, были индейские, и входили в них обычно те, у кого сроки были долгими или вовсе пожизненными, и кто поэтому не боялся пустить кровь кому угодно. Банды имели свои отделения в разных тюрьмах, поддерживали связь, контролировали наркотики, деятельность тюремных проституток и многое другое, банды управляли преступностью на воле, достаточно вспомнить «La Eme», «Мексиканскую Мафию», и начали разваливаться лишь тогда, когда почти все преступники с большими сроками отсидки начали отправляться сюда, в Землю-Вне-Закона. И в общем, ничего удивительного в том, что подобные банды начали организовываться и здесь, не было. По такой же схеме работали «мотоциклетные клубы», из числа тех, что занимались криминальной деятельностью.
– Вроде любых банд, как «Латинские короли», например, – кивнула Сули. – Помнишь Джока?
Еще бы не помнить. Этот самый Джок был моим предшественником в постели у деловой колумбийки. И познакомились мы с ним при довольно нетривиальных обстоятельствах.
До этого
Прошла моя первая зима в Батлер-Крик, сплошь заполненная трудами и хлопотами, и к весне я убедился в том, что такая работа кормить может. В городе кроме меня был еще один оружейник, но тот больше торговал стволами, а я взялся за ремонт и за снаряжение боеприпасов. Это оказалось на удивление востребованным, у меня было немного дешевле, чем у конкурента, а снаряжать самостоятельно умели далеко не все. Поэтому для многих проще было прийти ко мне с собранными гильзами. К тому же я и просто собирал патроны, выставляя их на продажу, зарабатывая с каждого от трех до пяти центов. В общем, великих миллионов я не наживал, но дело уже себя кормило, не требуя дополнительных затрат, а для первого года это немало.
Постепенно разобрался с тем, чем хорошо торговать, а чем и не очень, меньше стало нецелевых и бестолковых затрат. Например, быстро уяснил, что нет смысла заранее снаряжать латунные гильзы для ружей. Латунные покупали преимущественно охотники, которые спокойно складывали их в карманы после стрельбы по всякой птице, и они же сами их переснаряжали, благо это очень просто. А вот «ганфайтеры» и всякий подозрительный люд (включая даже меня самого) предпочитали гильзы папковые – их не жалко просто выбросить, благо дешевые, а возможность поднять или аккуратно сложить в карман в заварухе есть не всегда. Ну и переснарядить их пару раз все равно можно.
Следующим шагом к успеху оказалось почти случайное знакомство с седельным мастером, прозябавшим со своей мастерской на окраине Батлер-Крик. Конкурентов было много, а заказов на седла и сбрую куда меньше. Мастер, который сам был родом из Нью-Мексико, начал прикладываться к бутылке, что здесь норма, и сильно горевать, но я, посмотрев на то, какие вещи он умеет делать, взялся подкидывать ему заказы. По моим чертежам Роберто – а так звали мастера – делал винтовочные ремни, кобуры, чехлы для винтовок, накладки на приклад с патронташами и ремни-патронташи. К тому времени, как конкурент спохватился, мы с Роберто уже заработали устойчивую репутацию, и когда к весне покупателей прибавилось, за всем этим шли уже ко мне. Попытка переманить Роберто закончилась неудачей, а когда конкурент договорился с кем-то еще, мы уже открыли мастерскую, в которой над кожей корпели двое работников, а появившийся с началом навигации Колян сразу же накупил кучу нашего добра для продажи в других местах, попутно сдав на реализацию партию отличных ножей из Нарыма, которые у нас брали очень хорошо. И в довершение всего я скупил всю седельную кожу, какую смог найти в городе, оставив конкурентов без сырья.
Следующим шагом стала работа с деревом – подгонка лож и прикладов, упоры под щеку, накладки на револьверные рукоятки под средний палец, а потом и новые ложи для желающих. Пришлось привлекать еще одного человека, столяра, но и это окупилось. К тому же я выигрывал в главном – у конкурента не было толкового оружейника, а я, да еще и при наличии инструмента, мог довести до ума или починить почти что любое оружие, так что смело скупал за бесценок секонд-хенд, приводил его в порядок и выставлял на продажу. И к середине лета мой магазин «Pete’s Arms» был уже не меньше, чем «Outlaw guns», который расположился на Главной улице.
В июле меня пытались поджечь. Лето было в разгаре, дела шли отлично, а я пока еще жил при магазине, занимаясь им почти что круглосуточно. Маленькая комнатка в пристройке была мне и спальней, и кабинетом, и кухней, и частично даже мастерской.
Сплю я обычно чутко. Точнее, даже не так. Есть основания полагать, что у меня в голове какой-то фильтр стоит, который отделяет звуки неподозрительные от подозрительных. Можно рядом песни петь и хороводы водить, а я так и не проснусь, если эти самые пляски с хороводами будут для данных обстоятельств нормальными. А могу вскочить, как подкинутый, от совсем слабого звука, которого, по моему мнению, здесь и сейчас быть не должно.