Вне закона
Шрифт:
У входа в салун к коновязи были привязаны три лошади, две гнедые и одна вроде вороная, все под седлами, что для позднего времени было малость странно. Даже не очень и малость, потому что к этому часу если кто и шел сюда пить, то уж точно без намерения ехать куда-то дальше, так что лошади место было или в своей конюшне, или в гостиничной, или в платной – тут неподалеку такая тоже есть. А вот «припарковать» животину на ночь глядя мог только тот, кому куда-то потом надо… А кому может быть надо куда-то среди осенней ночи? Ну или тот, у кого совсем шланги горели, или кого
Я придержал шаг, отступив чуть в сторону, в тень от стены. Тут и так улицы никто не освещает, но свет хотя бы из окон падает, а стань в тень – и тебя нет. Зачем встал? А подумать, на лошадей глядя. Странно это как-то.
Ага, а вон стоит кто-то в тени под стеной… и что это у нас в руках? А в руках… пожалуй что ружье в руках, да. Зачем человек с ружьем стоит на улице под дождем?
Я замер, тоже сдвинулся дальше в тень и медленно потянулся за револьвером. Что-то сейчас будет… Адреналин пошел в кровь, пришлось усилием задавить в себе возбуждение. Даже в ушах зазвенело.
Что им тут надо? Стоит один, но лошади-то три, так что где-то еще двое. Внутри, скорее всего. Что они там внутри делают?
Долго ждать не пришлось. Буквально через минуту дверь салуна распахнулась настежь от мощного толчка и на крыльцо выбежали двое. Оба, как и я, и как тот, что в тени стоит, в длинных дождевиках и шляпах, у обоих в руках револьверы, которые они держали наведенными на дверь. А из двери как-то разом донесся взрыв возмущенных криков, и тогда один из выбежавших, высокий и вроде как сутулый, мне только силуэт виден был, пальнул из револьвера куда-то в зал. А второй, ростом заметно пониже и комплекцией потолще, быстро скидывал поводья лошадей с жерди коновязи и сам уже лез в седло.
Человек с ружьем чуть сдвинулся в сторону – «хвостовой стрелок», тот, кто прикрывает отход. Вон короткий взял поводья второй лошади, он ее к нему подведет, пока тот в дверь целится…
Мозаика в голове сложилась. Чужие, не местные, грабанули, скорее всего, банк рулетки. Сейчас уйдут. Не то чтобы мне банк было жалко, но держат его местные, а грабанули чужие. И это уже совсем нехорошо.
Поэтому я вскинул свой револьвер и выстрелил в того, что с ружьем, он сейчас самый опасный. Раз – и, тут же взведя курок, второй. «Ругер» брыкнулся в руке, а человек, в которого я целился, дернулся и завалился лицом в крыльцо.
Сутулый выстрелил в мою сторону, сильно промахнулся, пуля ударила в доски у меня за спиной, а я пальнул в него, не промахнувшись, но он не упал, а лишь запнулся и качнулся назад, выстрелил в ответ, но я уже упал на колено и на этот раз очень тщательно прицелился.
Бах!
Противник рухнул навзничь, потеряв шляпу и выронив оружие.
Всадник что-то заорал, испуганно и визгливо, лошадь его даже чуть присела на задние ноги, готовая рвануть с места в карьер, и тут гулкий дуплет из дробовика сбил его с седла. А на крыльцо, переломив ружье и заталкивая новые патроны в стволы, вышел шериф, солидно и осанисто.
На всякий случай отступив за угол, я крикнул:
– Эй, Хадсон, их только двое в зале было?
Я сам видел, что двое, и один снаружи, но это был на данный момент лучший способ опознаться.
Хадсон неторопливо повернулся в мою сторону, явно пытаясь разглядеть, кто это кричит, но в бой бросаться не собирался. Вместо этого он спросил:
– Это кто там?
– Это я тут, – сказал я, выдвинувшись из-за угла. – Не стрельни смотри.
– Хорошо, – вроде как согласился он.
– Тогда ружье опусти.
– Да выходи уже! – махнул он рукой, но ружье опустил.
Тем временем на крыльцо начала выбегать целая толпа посетителей. Выбежал Мартенсен – длинный тощий мужик, который распоряжался игрой. Он тут же подхватил с земли выпавший у всадника мешок. Ну точно – банк взяли. Шериф не возражал, потому что с этой публикой деньгам на земле валяться нельзя – сопрет кто-нибудь. Если в карман к тебе здесь не залезут и в дом не вломятся скорее всего, то на игровые деньги такое благородство не распространяется. Особенно если они уже в наличных и под ногами лежат.
Хадсон сообразил, что «хвостовой стрелок» точно свалил бы его, когда бы шериф вышел на крыльцо. Поэтому преисполнился благодарности и даже угощал меня весь вечер, оплатив счет в баре. Заодно расспросив меня, как я догадался, что идет грабеж. После этого он отдал мне все оружие с убитых, попросив продать, а деньги предложил разделить пополам. В общем, еще и заработали чуть-чуть. С этого и началась наша с Хадсоном дружба. Ну, если и не дружба, то приятельство.
Мне тогда удалось уговорить шерифа проявить минимум здорового любопытства и хотя бы попытаться выяснить, где проводил время Пэт Браун. И главное – с кем?
Хадсон выяснил все за два дня. Точнее, потратил он на это, я думаю, не больше часу, просто в первый день о моей просьбе он забыл, а во второй хотел забыть, но я взял да и напомнил. В общем, когда однажды вечером я вышел от Сули в салун, вот прямо как сегодня, то нашел там Хадсона, цедившего из маленького стаканчика бурбон, который сразу объявил Року, что платить за выпивку буду я. Из чего я сделал вывод, что Хадсон что-то узнал.
– Твой Браун жил в «Лучшем Западном отделе», – сказал он сразу. – Прожил две недели. Пару раз к нему один из ваших приходил. – Хадсон спохватился и пояснил для меня: – Из русских, в общем. Как зовут, не знаю, но он работает на другого вашего. – Хадсон полез в карман и вытащил оттуда бумажку с накарябанным карандашом словом: – «Льоха Костч…»
– Кощей, – я поправил шерифа до того, как он сломает язык, пытаясь выговорить это простое слово, – у которого угольная пристань?
– Он, – подтвердил шериф. – Но как его зовут – никто не вспомнил. Длинный, волосы седые, руки все в чернилах. – Он показал толстым пальцем на свои костяшки. – Один глаз чуть прикрыт.
– Это у ваших «чернила», а у наших «партаки», – усмехнулся я. – Что-то еще?
– Жил осторожно. На улицу не выходил, не выглянув в окна и из двери аккуратненько. Опасался чего-то.