Вне зоны доступа

Резник Юлия

Тень перезвонила мне, когда меня, оглушенного и дезориентированного происходящим, вывели из-под завалов.

— Эй! Ты как там? Я услышала какие-то странные звуки, а потом связь прервалась. Ты там, что, боевик смотришь?

— Ага… Боевик… — кивнул я головой, наблюдая за тем, как спасатели выносят раненных из-под завалов, слушая их стоны и хрипы, которые и она наверняка тоже слышала.

— Слушай, давай, я тебе потом перезвоню. Тут… тут самый интересный момент, — пробормотал я, отлепляясь от своего места. Волна ужаса схлынула, и ко мне,

наконец, вернулась способность мыслить. Я не мог сидеть без дела и наблюдать, как под завалами гибнут люди. Мне нужно было действовать, чтобы не сойти с ума.

— Ага. Расскажешь потом, что за фильм.

— Расскажу… Обязательно.

Через два часа миротворческая миссия ООН дала сообщение, что ситуация взята под контроль. Я был первым журналистом, который пустил в эфир репортаж с места событий, бесстрастно озвучивая информацию о количестве жертв нападения и демонстрируя разрушения за спиной. А потом, когда все было позади, я лежал под высоким, усыпанным бриллиантовой крошкой небом Африки и плакал, как дурак, пока меня не окликнул тощий мальчонка, из местных.

— Что? — спросил я.

Но мальчик вряд ли меня понимал. Он лишь улыбался и махал рукой в сторону огней деревни. Я медленно встал и пошел вслед за ним. Бояться мне было нечего. Аборигены в этих местах были удивительно миролюбивыми. Когда мы под заинтересованными взглядами местных жителей вошли в деревню, оказалось, что со мной хотел встретиться шаман племени. Ничего не понимая, я, тем не менее, почтительно поклонился и сел, куда мне было велено.

— Ты — помогать нашим людям, — сказал мне старец на плохом английском.

— Я ничего не сделал.

— Ты — помогать. На!

Он протянул мне трубку, не принять которую по местным обычаям было бы очень невежливо. Я немного помедлил, но все равно сделал вдох.

— Три… — показал мне на пальцах старец.

Три? Да что ж такое? Я и после первой тяги чуть было не выплюнул легкие.

— Три! — нахмурился шаман.

После второго вдоха картинка мира перед моими глазами покачнулась, разбилась на сотни мелких осколков и закружилась вокруг меня с бешеной скоростью. Как делал третью тягу — я даже не помнил. Очнулся я в теле птицы, парящей высоко-высоко над землей. Подо мной проплывали города и обожжённые солнцем пустыни, джунгли и дельты рек. А больше никого не было. Лишь я и… догоняющая меня тень.

Когда я пришел в себя, шаман спросил меня, что я видел. Я рассказал, не видя в этом секрета. Под кайфом еще и не такое привидится.

Выслушав меня, шаман кивнул и закрыл глаза.

— Ты — Зусу.

— Что?

— Зусу… Птица… по-вашему? Нет… Птах! Держись своей Тени…

У меня волосы на затылке зашевелились, когда старик это сказал. У меня зашевелились волосы…

— Ну, вот и приехали! — вернул меня в реальность зычный голос Валентина Петровича.

Я растерянно огляделся. Так странно… я не помнил половины пути. Все прошло мимо. Хотя обычно я начинал приглядываться к месту, где мне предстояло работать, с первых секунд.

Первое впечатление было для меня самым важным.

— Дом… милый дом.

— Ты же сказала, что не живешь здесь? — напомнил я вскочившей со своего места Стоцкой.

— Я здесь выросла… — пожала та плечами она.

Да уж… Мое замечание прозвучало довольно глупо. Я пропустил Яну вперед, дождался, пока выпрыгнет Светка, и только тогда взялся за чемодан. Пока мы на пару с Валентином Петровичем разгружали сумки, из добротного деревянного дома вышла женщина. Совсем невысокая, в джинсах и накинутой на плечи парке. Здесь, в лесу, было значительно прохладнее, чем в городе, и я поежился.

— Елена Васильевна. Моя жена… А это, Леночка, Данил Соловьев. Наш постоялец аж на целый месяц.

— Данил Соловьев? Тот самый? Валик, ты совсем из ума выжил — притащить это несчастье в наш дом?! — если бы взгляд мог убивать, клянусь, я бы тотчас упал замертво. А Валентин Петрович, кажется, растерялся. Открыл рот, беспомощно глядя на жену, перевел взгляд на меня…

— Не надо, мам, — вмешалась Стоцкая. — Дело прошлое.

— Прошлое?! Да это чудовище твою жизнь разрушило, а ты мне говоришь, прошлое?

— Мама, перестань… — в голосе Стоцкой зазвенел металл. — Мы во всем разобрались. Тема закрыта.

— Постой-постой… Что значит «это несчастье»? — отмер Валентин Петрович.

Я молчал, не совсем понимая, что тут можно сказать. Говоря откровенно, я даже не знал, как теперь смотреть в глаза этим людям. Мне вообще не стоило сюда ехать. Пока я неловко переминался с ноги на ногу, Стоцкая тяжело вздохнула и пояснила отцу:

— Данил — муж моей последней пациентки.

Валентин Петрович удивленно на меня уставился. Что ж… удивление, наверное, лучше, чем ярость? Если бы тот решил сейчас меня проучить, я бы вряд ли смог от него отбиться. Слишком здоровым тот был.

— А с виду приличный человек…

— О, да ладно, папа! Ты же не думал, что у него будут рога и копыта?

— Вполне возможно…

— Да бросьте вы! Ну? — Яна с досады топнула ногой.

— Ему не место в нашем доме! — повторила Елена Васильевна.

— Наверное, мне и правда лучше уехать.

— Ну, уж нет. Данил, вы пока проходите — во-о-от туда, это флигель для гостей. А я здесь все улажу.

— Что здесь можно уладить? — донесся скрипучий голос с веранды.

— О господи, ба, и ты туда же…

Глава 6

Что-что, а чувство самосохранения в Соловьеве было развито просто на зависть. Не став испытывать судьбу, он послушно забрал ключи и пошел к флигелю. Его шаг был неровным и каким-то дерганым, что ли? Совсем не таким уверенным и пружинистым, как я запомнила. И я не могла не думать о том, что так сильно его изменило. А моя родня, кажется, могла думать лишь о том, как поквитаться с моим обидчиком. Вот и отец, было, двинулся вслед за гостем…

— Ты это куда? — спросила я, перегораживая дорогу родителю.