Внешняя жизнь
Шрифт:
Я вытащила ее тельце из ловушки, бросила в мусорное ведро. В последний раз я подмела за плитой, собрала остатки шерсти и пищи. Я привыкла уже к ее существованию. Когда я пользовалась плитой, когда я открывала духовку, я знала, что она там, внизу, прислушивается ко всем шумам, узнавая их, великолепно адаптировавшись к жизни на моей кухне. Даже жар духовки не мог ее больше удивить. Я прервала связь, которая соединяла меня с живым существом.
В магазине Леклерк, в овощном отделе сильный запах туалетной воды Жавель, опьяняющий, словно запах спермы.
Борис Ельцин принес клятву на Конституции. Пятиминутная церемония.
Глава второй могучей державы мира выглядел почти неподвижным, растолстевшим, с неровной походкой. Кажется,
П, неодобрительно упрекает свою мать, что та играет в лото. Она отвечает ему, что играет, потому что «находится в ожидании чего-то неизвестного».
Полный вагон метро. Слышится женский голос, становящийся громче с каждым словом: «Будьте немного человечнее!» Воцаряется тишина. Ужасающий голос, рассказывающий о своем несчастье, обвиняющий человеческий эгоизм, теплые людские задницы и т. д. На нее никто не смотрит и никто не отвечает на ее гнев, потому что она говорит правду. Сойдя на платформу, она сталкивается с людьми, несущими сумки с рождественскими подарками, она осыпает их бранью: «Вы лучше бы дали денег беднякам, чем покупать все эти безделушки». И снова правда. Но подают не для того, чтобы сделать добро, а чтобы тебя полюбили. Подать бездомному только лишь для того, чтобы он совсем не сдох с голода — невыносимая мысль, и от этого он вряд ли нас возлюбит.
1997 год
Когда я уже готовилась спуститься на станцию Шатле, громкий женский голос спросил меня: «На ветку пригородного метро в Аль — это не с этой станции?» Я сказала ей, что она может доехать туда и со станции Шатле. Она направилась к противоположной платформе, и я показала ей жестом вернуться. И в этот момент, может быть несколькими секундами позже, в громкоговорителе раздался женский голос: «Вследствие (она явно колебалась) сильного задымления мы просим пассажиров направиться к выходу».Я подумала: «Ну почему такое случилось со мной? Почему я оказалась здесь именно в этот момент?» Мы все направились к выходу в другом конце платформы. Женщина из громкоговорителя повторяла, чтобы мы, направляясь к выходу, соблюдали спокойствие и хладнокровие. Ее голос дрожал. В глубине платформы выход, которым я намеревалась воспользоваться, чтобы выйти на площадь Сэнт-Опортюн, был прегражден полицейскими, которые нам указали другой коридор. Он был сильно задымлен. Я двигалась, дрожа от страха и стараясь не дышать.
Спокойствие людской толпы впечатляло. Я была готова растолкать всех людей.
Бесконечные минуты, перед тем, как я увидела выход на улицу. На тротуаре, перед входом на станцию, была припаркована пожарная машина. Столпившиеся люди спросили меня, что происходит. Я не ответила. Я быстро шла по улице Риволи ни о чем не думая, говоря себе, что люди еще не знали, что на станции Шатле произошел терракт, что, несмотря на раненых и погибших, люди продолжают жить, как ни в чем не бывало, как это было на станциях Сэн-Мишель и Порт-Руаяль. Затем я вспомнила, что мне нужно было ехать до Опера, значит, мне надо было сесть в автобус. Медленно, я вышла из шокового состояния. Вероятно, никакого терракта и не было, а произошел всего лишь несчастный случай. Позже я с удивлением вспоминала ту женщину, которой я была в течение часа.
Магазин Леклерк. Около кассы молодой человек высокого роста, с лицом, усыпанным угрями, закончил укладывать свои зарегистрированные покупки в тележку. В момент оплаты он смотрит, ничего не говоря, над головами покупателей во внутрь магазина, показывая таким образом, что он кого-то ждет, вероятно, свою жену, у которой находится кошелек. Все ждут. Обычные раздраженные выражения лиц. Женщина — кассир снимает трубку внутреннего телефона: «Ожидающий чек». Чуть позже приходит менеджер, который производит манипуляции с кассой при помощи ключа. Кассир переходит к следующему клиенту. Молодой человек оставляет свою тележку и направляется в глубь магазина, потом возвращается к нам, преследуемый толпой без своей спутницы.
Кассирша не перестает бросать на него подчеркнуто враждебные взгляды, продолжая обслуживать следующего клиента. Закончив, она покидает кассу, демонстративно идет к оставленной
Или даже она выбрала этот момент, чтобы оставить его, унеся с собой деньги и ключи от машины. А возможно, она повстречала другого мужчину, и они сейчас целуются в ближайшем кафе или занимаются в туалете любовью. Интерпретации реальности почти бесконечны.
45 процентов населения не имеют ничего против того, чтобы в верхней палате Парламента присутствовали депутаты от Национального Фронта.
Брюно Мэгрэ по Европе-1: «Наши идеи находят поддержку у французского населения, мы не нуждаемся в пятнадцати депутатах, нам достаточно двух трех».
Пятьдесят девять процентов населения одобряют закон Дебре, согласно которому каждый иммигрант — это потенциальный преступник, и его можно будет выдворить из страны, используя самый малейший повод.
Мы прибыли в четырнадцать часов на Восточный вокзал для участия в конференции против указа Дебре. Народу чуть больше, чем в обычную субботу.
Группа сотрудников общественного мнения поджидает нас у входа из метро: «Вы идете на манифестацию? Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?» Мы отвечаем, прислонив листок к окну кафе. Мы спускаемся на бульвар Мажента до ресторана «Да Мино», место, где ассоциация «СОС РАСИЗМ» назначила встречу с деятелями кино, также высказывающими свое недовольство. Они сейчас обедают в веселой, непринужденной атмосфере. Мы уходим, снова поднимаемся к Восточному вокзалу, где перед памятником Депортированным должны были митинговать писатели. Там никого нет. Должно быть, еще очень рано. Позже приходят люди, обнимающие друг друга, среди которых высокий лысый тип в шляпе с широкими полями, очень артистичный. В самом центре вокзала писатели образовывают круг вокруг этого человека, плечо к плечу, показывая только спину. Складывается впечатление, что, чтобы его разжать нужно приложить усилия. Таким же образом образуется вторая группа. В отличие от вечеринок, где они с легкостью перемещаются из одного салона в другой, смотря прямо перед собой, в этом здании Восточного вокзала писатели спаиваются один с другим, разрывая свой круг только лишь для того, чтобы впустить в него вновь прибывших знакомых, приветствуя их громкими возгласами.
В три часа, покинув вокзал, толпа заполнила бульвар Мажеста. Мы потеряли из виду группу писателей, находившихся в первом ряду манифестующих и теперь мы в самом центре анонимной толпы. Мы шествуем таким образом до шести часов вечера между аллеями, наполненными людьми. Единственное действо в этот момент заключается в том, чтобы быть там, присутствие тебя. Сознание просто трепетало от идеи, что ты можешь изменить ход событий. От этого присутствия или физического отсутствия (либо два — три человека, либо целое море людей) и зависело доказательство существования идеи. Сегодня это было море.
Громкий голос в вагоне метро: «Сегодня я не продаю газет, я продавал их, но это никому не интересно». Мужчина внимательно смотрит на людей, которые вышли на улицы, чтобы выразить свой протест против указа Дебре, но никто не выступает против безработицы: «нужно продолжать спать на улице и помирать с голоду». Снова, в который раз, голос говорит правду. И тут же с яростью: «В 89 году королю снесли голову; сегодняшние люди не смогли бы это сделать. Они бы струсили». В течение всего этого времени я проверяю работы моих студентов, анализирующих текст Дон Жуана. Говорящий мужчина намного беднее и несчастнее, чем крестьянин времен Мольера.