Вниз по великой реке

Джонс Диана Уинн

– Должно быть, когда-то ваша семья занимала очень видное положение, юная леди. Вам об этом известно? И вы действительно каждый год после половодья кладете его в костер?

– Да, каждый год, – подтвердила Робин. – Отец говорил, что мы не пропустили ни одного раза.

– Это и есть знак, по которому я узнал его, – сказал наш король, вертя Единого в руках. – Вы были верны соглашению, что заключили с ним ваши предки. Вам известно, кто он, этот золотой господин?

Он довольно-таки непочтительно помахал божеством у нас перед носом.

– Да, – фыркнула я. – Это Единый.

– Экое дурацкое имя, – молвил наш король. – Вот раньше вы назвали мне его настоящие имена. Моя пушистоволосая

дева, он – это Река. Сама великая Река! Ну, что вы об этом думаете?

– Думаю, это неправда, – выдала я.

– О нет, это чистая правда, – настаивал король, продолжая помахивать Единым. – У нас, у королей, жизнь тяжелая, и нам приходится постоянно улаживать всяческие дела с нашими подданными – например, спорить с маленькими девочками, – но зато нам, в качестве вознаграждения, рассказывают куда больше, чем прочим. Я знаю про вашего Единого. По правде говоря, именно его я и искал, когда пришли варвары. Если бы только Джей нашел его, когда наведывался в Шеллинг, я не оказался бы теперь в столь неприятном положении. Ваш Единый мог бы нас спасти. Подумать только, во что он превратился! Этак хочешь не хочешь, а решишь, что он сделал это нарочно! Ну что за игру ты затеял, золотой плут? – поинтересовался король, обращаясь к Единому. – Это было нехорошо с твоей стороны – так запрятаться!

И он вовсе не шутил – ну разве что в том смысле, что в устах короля все звучало как своего рода шутка. Я видела, что Робин потрясена.

– Откуда вы знаете, что он – Река? – напрямик и не слишком вежливо влез Хэрн.

Я могла бы сказать, что из-за обрушившихся на нас за тот день неприятностей Хэрн устал, и это было бы правдой. Но если подумать, я так никогда и не слыхала, чтобы он говорил с нашим королем почтительно.

– Это знание передавалось от короля к королю. Когда наш народ пришел в эту землю, здесь правила королева по имени Кенблит. Возможно, она приходится вам прапрапра– и так далее бабушкой. А возможно, и мне. Она изыскала способ заставить Единого послужить людям. Говорят, будто она была ведьмой. Думаю, вполне возможно, что она просто была очень красивой и он влюбился в нее без памяти. Вот и согласился, чтобы на него наложили узы.

А еще – поддерживать наш народ в битвах, всей своей мощью. Эту мощь он любезно позволил вложить в свое небольшое изваяние – что Кенблит и сделала. Но он поставил одно условие: раз в год его нужно помещать в костер. Когда вся окалина выйдет из этого изваяния и он превратится в золото, это будет означать, что он достиг наивысшего своего могущества. И вот он здесь, золотой, как и обещал. Но уже поздно!

Глаза короля подозрительно заблестели – можно было даже подумать, будто они увлажнились, – и он посмотрел на Единого, которого так и не выпустил из рук.

Я помню, как смотрела на Бессмертного и думала про великое половодье и про то, как Канкредин боролся с Рекой. Мне до сих пор не верится, будто Единый и Река – одно и то же. Ну или почти одно и то же.

– Он здорово сглупил, что позволил себя связать, – заметил Утенок.

– Согласен, – отозвался король и поднес Единого поближе к цветной крыше шатра, – но я очень рад, что он это сделал. Теперь мы вместе преуспеем и достигнем процветания. Наконец-то я тебя заполучил, ты, скользкий золотой плут!

– Ваше величество, – подала голос Робин, – Единый – наш.

– Конечно-конечно, юная леди. Вы останетесь со мной и будете хранить его для меня.

Он передал фигурку сестре:

– Вот. Возвращаю законному хранителю. Берегите его. Теперь, когда половодье спало, нас ждет дальняя дорога.

И на следующее утро мы отправились в путь. Потому-то Робин и разболелась еще сильнее. Ее гоняли с места на место, и ей пришлось

сидеть под дождем, пока король собирался. После первого дня пути наш повелитель прислал к сестре лекаря. Тот сообщил, что это речная лихорадка и что, раз Робин уже болела ею, она вскоре поправится и сможет спокойно продолжить путь. Это был тот самый лекарь, который отрезал Джею руку. Джей говорит, что, если бы не он, у него до сих пор было бы две руки. Я с ним совершенно согласна. Робин не стало лучше и после отдыха.

Хэрн пришелся королю по душе, и тот даже подарил ему пони. Брат ехал верхом, а мы тем временем тряслись в груженых повозках. Мне каждый вечер приходилось заниматься стертыми ногами Хэрна, и лишь после этого я могла отправиться к Робин. Так что у сестры была причина восклицать: «Ну почему мне никто не помогает?!» Все легло на мои плечи. Его величество большую часть дня держал Хэрна при себе. Брат говорил, что из него сделали мальчика на побегушках. Он не испытывал ни малейшей благодарности к королю. Одна беда: нашему владыке нравились люди, которые обращались с ним грубо и фамильярно. Потому-то ему так пришелся по душе Джей. И чем больше Хэрн сердился, тем в большем восторге от него был король.

А Хэрн пребывал в препаршивом расположении духа. Правда, монарху он старался все же это не слишком показывать. Брат твердил, что мы должны отправиться вниз по Реке, чтобы спасти Гулла или отомстить за него. Раньше он не верил в колдовство, но Танамил, а потом Канкредин убедили его. И Хэрн не мог сопротивляться – даже нам с Утенком удалось добиться большего. Хэрну пришлось признать, что волшебство существует. Это подорвало его уважение к собственному здравому смыслу.

– Но волшебство – это ведь тоже плод разума, – возразила я.

– Только не моего! – отрезал Хэрн. – Потому-то я и потерпел неудачу. Я даже сомневался в существовании душ. Но когда увидел их в той сети, то понял, что смотрю в лицо поражению. Жуткое ощущение.

И однако же, как выяснилось позднее, на этом история не закончилась.

Утенок от скуки тоже был мрачен.

И все это время наш повелитель спешно ехал вперед. Он не останавливался надолго ни в селениях, ни даже в чистом поле из страха перед варварами. Когда мы подъезжали к хутору или какому-нибудь селу, придворные стучались в двери и входили, громко объявляя, что едет король. Если жилье оказывалось позаброшено из-за половодья или из-за варваров, они просто забирали все, что находили. Если же жители были на месте, король говорил, что нам нужно. Люди часто пытались возражать. Я прекрасно представляю, как бы себя чувствовали мы, если бы кто-то вломился к нам и забрал припасы, оставшиеся с зимы, – а ведь до нового урожая еще далеко! Его величество обещал заплатить и забирал столько, что мы потом сидели в повозках поверх груд зерна и туш забитых овец. Обязанность все запоминать лежала на Коллете, и он запоминал, кому сколько монарх должен. Он говорил, что держит в голове тысячи долгов за изъятое продовольствие. А еще многим обещали вознаграждение. Но Коллет сомневался, что эти долги когда-либо будут оплачены.

Путешествие выдалось нелегкое – после половодья все дороги развезло. Робин становилось все хуже. Вскоре она так ослабела, что уже не могла на самых скверных участках пути слезать с телеги и идти пешком, как это делали остальные.

– Я больше не могу этого выносить! – простонала она однажды вечером, когда солнце уже зашло, а мы все продолжали трястись в повозке.

Хэрн посмотрел на нас и увидел, как Робин худо. Он отправился к королю и попросил сделать привал.

– Но еще достаточно светло, – заупрямился повелитель. – Мы сможем проехать много миль. А кроме того, кажется, где-то позади появились варвары.