Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
— Радость! Ра-а-адость! — горланил он.
В городе его чуть не побили. Мало кто хотел сегодня радоваться. «Ра-а-а…» — горсть овечьих катышков ударила в спину гонца. Кувшин воды, вылитый с крыши, пришелся кстати — освеженный, гонец встряхнулся и прибавил ходу.
— Радость! — взлетело на вершину холма.
Если раньше во дворце царствовал великий Персей, то сейчас тирана свергли. На его месте воцарились буйные богини — кутерьма и суматоха. Варилось мясо в котлах, до блеска начищалась драгоценная посуда. В гинекей [18] тащили охапки свежего тростника. Следом, подгоняемые неистовой Лисидикой, рабыни несли корзины с душистыми цветами. Грелась вода в женских купальнях. Строились в ряд флаконы с сурьмой и румянами, розовым маслом и шафранными притираниями. Ждали своего часа тонкогорлые, как цапли, амфоры с вином — хиосским,
18
Гинекей — женские покои.
19
Афинтитес — сладкое вино из увяленного винограда ароматных сортов с добавлением специй и трав: миндаля, кедровых орехов, шафрана, кардамона, семян сильфия, колосков нарды, полыни горькой.
И вот наконец…
— Доченька! — ахнула Лисидика. — Внученька!
Доченька Анаксо сошла с колесницы, держа на руках годовалую внученьку Алкмену. За локти Анаксо поддерживали два крепких раба — упаси, Гера Очажная, еще оступится! К семнадцати годам старшая сестра Амфитриона сильно располнела; а может, снова была в тягости. Выдана замуж тринадцатилетней за родного дядю — ее муж Электрион, басилей Микен, был вторым сыном Персея — она что ни год рожала двойню, сделав перерыв на дочку-одиночку. В отличие от матери, подарившей супругу саму Анаксо и, спустя долгий срок, Амфитриона, молодая женщина уже осчастливила микенский трон четверкой наследников — и не собиралась останавливаться на достигнутом.
Начались поцелуи. Несмотря на то, что губы были заняты делом, гвалт стоял такой — хоть из дворца беги. Амфитриону тоже досталось. Сестра, учитывая разницу в возрасте, с колыбели была ему второй мамой, и сейчас отличилась на славу — измяла, обслюнявила и двадцать раз изумилась, как же он вырос.
— Вот! — брякнула она в конце. — Невесту тебе привезла!
— Какую невесту? — возмутился мальчик. — Где?
— Да вот же!
Под нос Амфитриону ткнули пухлое, хихикающее существо. От «невесты» пахло молоком и дорогой. Кажется, ее следовало хорошенько вымыть. Словно прочитав мысли мальчика, «невеста» вдруг заорала благим матом и больно-пребольно дернула Амфитриона за чуб. Он даже вскрикнул от неожиданности. Приятели в голос потешались над беднягой. Один Тритон сочувствовал басом.
«От баб все беды…» — дальше мальчик не расслышал.
— Дурачок! — веселилась Анаксо. — Своего счастья не понимаешь!
— Ага, счастья, — буркнул жених. — Сопли ему вытирай, счастью…
— Неблагодарный! Я ее нарочно для тебя родила!
— А я не просил…
— Могла же двух героев состряпать! Нет, думаю, брату хорошая девка нужна! Слепила двух героев вместе, поднатужилась… Гляжу — и впрямь девка! Целой армии стоит!
Стража, сопровождавшая Анаксо, громыхнула хохотом — словно мечами в щиты ударили. Им вторила тиринфская челядь. Мальчик готов был сквозь землю провалиться, или сбежать на край Ойкумены — увы, людской круг не оставил ему лазейки. Треклятая соплячка тем временем крутила ему нос с явным намерением оторвать. Пальцы у «невесты» оказались медными. При любой попытке Амфитриона освободиться девчонка корчила угрожающую рожу: заору! нажалуюсь!
— Я ей дядя… — наконец сообразил мальчик.
— Ну и что? — любимая сестра сражалась до последнего. — Мой Электрион мне тоже дядя! Ничего, строгает героев — любо-дорого глянуть… А ты ж Алкменочке не просто дядя! Ты ей еще двоюродный братик по отцу! У нас в роду любят на своих жениться… Оттого и близнецы, что ни год, родятся!
Женщины загомонили, припоминая знаменитых близнецов из числа родичей. Бабья память, вопреки пословицам, оказалась долгой. Первыми всплыли пращуры Бел и Агенор, затем — Эгипт и Данай, Акрисий и Пройт [20] ; двойни самой Анаксо… Судя по списку оглашаемых подвигов, близнецы эти грызлись всю жизнь, норовя любым способом прикончить брата с его потомством. «Только близнецов мне не хватало! — страдал мальчик, отдав нос в распоряжение мучительницы. — Ну, невеста… Ладно, стерплю. Но близнецы! Они ж как начнут драться, а мне их мирить… Сто лет подряд — они дерутся, я мирю! Зевс, избавь меня от такой участи!»
20
Бел и Агенор — сыновья Ливии, египетской царевны, и Посейдона.
Эгипт и Данай — сыновья Бела, родные дяди Андромеды, жены Персея; в то же время Данай — предок самого Персея. Враждовали из-за наследства Бела. Сыновья Эгипта женились на дочерях Даная, желая убить их в брачную ночь, но сестры-Данаиды успели раньше.
Акрисий и Пройт — правнуки Даная. Акрисий — дед Персея. Враждовать братья начали еще во чреве матери — и успешно продолжили это дело в дальнейшем.
Зевс, кажется, снизошел. Гостей утащили мыться, лошадей увели в конюшню, и Амфитрион, отвесив подзатыльник злоязыкому Эвримаху, удрал на восточную галерею. Там он и сидел, смурной от расстройства чувств, пока за ним не прибежала молоденькая рабыня — семья садилась трапезничать, и мама Лисидика звала «нашего женишка».
Рабыня, зараза, так и сказала: «женишка».
7
Ночь шла от Лернейских болот, мягко ступая босыми ногами. Укрывшись пеплосом из темно-фиалковой шерсти, нежной, как дыхание спящего младенца, богиня никуда не торопилась. Золото блестело в ее кудрях, серебро рассыпалось при каждом шаге. Что ни вечер, она, верная закону времен, восставала к обитателям Арголиды из провала, ведущего в подземное царство Аида. Горе смертному, застигнутому тьмой близ Алкионского озерца! Не проснуться утром бедняге, если упал на него первый скучающий взор дочери Хаоса и жены-сестры Эреба Мрачного. Ко всем остальным ночь была благосклонна. Щедро одаривала усталых отдыхом, волнующихся — забытьем, беспокойных — тихими грезами. Щебетали птицы в кронах платанов. Дремой дышали гранаты, растущие на скалах. Прятался в кусты фазан, избегая встречи с шакалом. Долго ночи идти от Лерны до могучих стен Тиринфа — час, не меньше. Нет для богини крепостей, каких бы она не взяла.
Мальчик, едва дыша, следил за движением ночи.
Поздно вечером, когда в мегароне [21] еще продолжалось веселье, он опять сбежал на галерею. Здесь он провел много вечеров, пока темнота или крики рабынь, посланных матерью, не возвращали его под крышу. Дни Амфитриона кипели от усилий тела, от них несло соленым потом. Зато вечер приносил облегчение и смутную тоску по несбывшемуся. Если тоска перевешивает, облекаясь в слова — люди берут лиру, становясь певцами. В судьбе мальчика лирой был меч. Но галерея, кутаясь в сумерки, шепталась с Амфитрионом о том, что меч — не главная мера всего.
21
Мегарон — главный зал дома.
— Хватит. Иди спать.
Голос деда вернул мальчика к действительности. Словам не предшествовал звук дыхания или шорох сандалий по камню — ничего. Казалось, Персей соткался из воздуха, из фиалкового покрова богини. Дед подошел к зубцам стены, сцепил руки за спиной и молча уставился вдаль.
Ждал, когда внук исполнит приказ.
Внук медлил. Драка в палестре, пираты, приезд сестры — события закружились, ловя свой хвост, и возвратились к началу. Ответ, полученный раньше, сейчас не годился для Амфитриона. Набычившись, мальчик собрал всю решимость — для этого ему понадобилось вспомнить вакханку во дворе Спартака — и спросил:
— Почему ты не убил ее, дедушка?
— Ты по-прежнему считаешь, что ее непременно надо было убить?
— Нет. Я просто хочу знать, почему ты…
Пауза. Мальчику не хватало слов.
— Почему ты этого не сделал. Я хочу знать правду.
Он ожидал гнева. Даже затрещины. Дед терпеть не мог, когда его спрашивают дважды. И очень удивился, когда Персей спокойно, как взрослому, объяснил:
— Жена Спартака была на излете вакханалии. Яд безумия выдохся. Сильная боль вернула бы ей рассудок. Я выбрал боль, и не сделал Спартака вдовцом. Если ты знаешь лучший выход, скажи.
— На излете? Как ты понял это?
— Как охотничий пес чует нору кролика? Я не сумею объяснить тебе.
— Почему?
— Я — сын Златого Дождя [22] . Ты — сын хромого Алкея. И это не единственное отличие между нами. Радуйся, что ты — не я.
Персей не был груб. Он так говорил со всеми. Мальчик знал это, и гордился, что дед беседует с ним чаще, чем с другими, выделяя из семьи. Будь Амфитрион старше — или мудрее — он догадался бы, что дед видит не только их различие, но и сходство, что вызывает в Персее беспокойство за судьбу внука.
22
Зевс явился к Данае, матери Персея, в облике золотого дождя.