Внук
Шрифт:
Пройдя через приемную и сдав оружие, я вошел в кабинет.
– Здравия желаю, товарищ генеральный комиссар безопасности.
– Проходи Сергей, присаживайся.
– Берия был в хорошем настроении, по крайней мере так мне показалось.
– Расскажи, что у вас там произошло?
Тщательно, со всеми подробностями, я рассказал Берии, что происходило на фронте, там где мы были с Истоминым.
Лаврентий Павлович, остановил меня, когда я говорил про стрельбу, в которой был ранен Истомин.
– Значит, они и не пытались оправдаться.
–
– Ну, это выяснят. Значит, капитан сразу начал стрелять?
– Вначале пытался что-то вякнуть, но когда Истомин объявил ему, что задерживает, тот выхватил пистолет.
– А в кого он стал стрелять, ты видел?
– Мне показалось, что он просто стрелял в нашем направлении. Стояли близко, сказать в кого именно, не смогу. Да и в меня он точно не попал бы, майор в одно мгновение меня оттолкнул. Я ведь даже к пистолету не потянулся, а уже все было кончено.
– Истомин, конечно молодец, но вот сам пулю получить не должен был. Он мне живой нужен.
– Я смогу его навестить, Лаврентий Павлович?
– Конечно, но не один! Я с тобой поеду. Мне из госпиталя доложили, конечно, но я сам хочу ему спасибо сказать. Благодаря вам, обоим, теперь, наконец, раскроются, подлинные враги! Хотя бы часть таковых.
Это была далеко не бравада, и не просто слова. То, что творилось на Ленинградском фронте, не лезло не в какие ворота. Про другие фронта, я просто не знал.
Мы побывали в госпитале, Истомин уже был в сознании. Уход за ним был соответствующий, и он пребывал в хорошем настроении. Берия оставался с ним на едине, говорили минут двадцать, потом позвали меня. Я поблагодарил майора, за то что он спас мне жизнь, а тот, взглянув на Берию, отмахнулся и сказал не за что.
Сидел я у него, часа два. Берия, сославшись на дела, уехал. Но для меня прислал эмку с водителем, и охранником. Вот так. Уходя от Истомина, пообещал заходить почаще, т.к. на фронт без него, меня все равно не отпустят. Майор, взял с меня слово, что в следующий раз приду с гитарой. Я обещал, хотя понятия не имел, где ее взять.
Шофер отвез меня обратно на Лубянку, но не в НКВД, а в жилой дом, практически напротив. Поднялись на третий этаж. Водитель, Андрей Семенов, позвонил в дверь с номером 11. Дверь открыла тучная дама, лет пятидесяти, в очках с толстой оправой и копной рыжих волос на голове.
– Знакомьтесь, это Сергей Новиков.
– сказал Андрей женщине.
– Алевтина Игоревна, очень приятно, молодой человек.
– Взаимно, Алевтина Игоревна.
– Алевтина Игоревна, Сергей ваш новый постоялец.
– Хорошо Андрюша, а ты почему не заходишь ко мне?
– Так служба, Алевтина Игоревна, некогда. Ну, я побежал. Товарищ младший лейтенант, завтра в восемь заеду, приказано доставить вас в Кремль.
– О как! А не знаешь, зачем?
– Это уж мне не известно! До завтра!
Водитель убежал, а вместо него, поднялся охранник, Толя Круглов. Ему приказали быть со мной всегда. Оба парня, как я потом узнал, были сержантами ГБ.
– Пойдемте пить чай, мальчики. Потом покажу вам вашу комнату.
– С удовольствием!
– Ответил я за обоих.
Великолепное чувство, чай, с домашними булочками и малиновым вареньем. Тишина, покой. Как будто и войны нет. Но она здесь, рядом. Хозяйка спросила о войне, рассказал, что люди стоят на смерть, бьются до последнего. Враг очень силен, она все время кивала. Потом я спросил, как живется в Москве. Алевтина Игоревна ответила, что все чаще совершаются налеты, город пытаются бомбить. Зенитчики не дремлют, но все равно страшно. Вдруг следующая бомба упадет именно на наш дом. Протяжно завыла сирена, оповещающая о бомбежке.
– Ну, вот!
– Со вздохом сказала Алевтина Игоревна, - ребята, пойдемте в подвал.
Толя взял автомат, и вышел за дверь. Я скользнул за ним, а хозяйка закрыла двери.
Неловко было сидеть в подвале, полным женщин, детей и пожилых людей. Казалось, что смотрят прямо в душу, дескать, что же вы здесь сидите, а кто немца бить будет. Было очень стыдно. Я вспоминал, что читал где-то, как подростки во время бомбежек, сидели на крышах, и тушили зажигательные бомбы, если они попадали в дом. Хотел, было встать и выйти, но Анатолий, взяв меня за руку, объяснил, что никуда меня не отпустит. У него приказ, охранять меня, и он его выполнит. Нет, я, конечно, не полез бы на крышу, хотел просто выйти от сюда, от стыда наверное. Где-то вдалеке, слышались раскаты взрывов, трещали зенитные пулеметы, хлопали зенитки калибром побольше. Рядом ничего не взрывалось. Наверное, центр Москвы, прикрывали очень хорошо. Вскоре дали отбой, люди потянулись к выходу. Ко мне вдруг подошла девочка, лет десяти.
– Дяденька командир, а немцы сюда не могут придти?
– Нет, родная, - ответил я. В Москву им никогда не войти. А скоро мы их погоним назад.
– Правда?
– Конечно, милая. Как тебя зовут?
– Аня Серова, мой папка тоже немцев бьет, он командир! Знаете, какой он сильный? Он всех фашистов разобьет!
– Конечно разобьет, по-другому и быть не может.
– Я достал из кармана, немецкую шоколадку, взял тогда у диверсантов, осталась вот, и протянул их девочке.
– Держи солнышко, а мама твоя где?
– Она на работе, ямы копает. Поздно придет. Я с бабушкой здесь.
Я поднял глаза и встретился взглядом старушки. Она подошла к нам.
– А что надо сказать, Аня?
– Ой, спасибо большое, дяденька командир, - пролепетала она, глаза у нее горели, и повернувшись к бабушке, показала ей шоколад.
– Спасибо, сынок, - сказала она, и добавила тихо, приблизившись ко мне, - погиб ее отец, в первые дни еще. Он пограничником был, уже и похоронку прислали. Ладно, хоть не без вести, паек все равно получаем.