Внук
Шрифт:
– Что, сильно перегнул?
– Не знаю, что считается перегибом, просто с людьми обращаться так не надо. Даже с виновными! Мы отличаемся от первобытных людей, хотя бы разумом.
– Что у вас получилось, можешь рассказать?
– На фронте бы попробовал так себя вести. Олень!
– Почему олень?
– Нахмурился грозный нарком.
– Да просто показал он себя полным идиотом!
– Шутки будущего? Да, любят у вас следователей!
– Да причем здесь его профессия, человеком нужно быть. Ведь задал
– Что приказали?
Я рассказал Берии содержание допроса.
– Ну да, перегнул палку. Вообще-то, разговор должен был быть, совсем о другом. Но он уже наказан, тобою!
– Товарищ Берия, мне что грозит?
– А что, чувствуешь вину?
– В том, что сбежал от Истомина, да. А больше, ну, за следака, разве что.
– Сергей, ты не можешь успеть везде! Я понимаю твой порыв, даже Иосиф Виссарионович понимает. Но ты не сможешь помочь всем! Это-то понятно?
– Да знаю я. Это и гложет постоянно. Но находясь рядом с ребятами, не могу сидеть, ждать когда их всех убьют.
– Ты слишком сентиментален. Это не плохо, те с кем ты воевал плечом к плечу, готовы идти за тобой на край света. Наши люди провели небольшое расследование. Ты всех зацепил своим оптимизмом. Люди, правда, тебя оценили, ты нужен им.
Я покраснел, блин, лучше бы ругался. Уж больно сладко заливает.
– Лаврентий Павлович, да чем я их зацепить то мог. Ну постреляли немного, парни гораздо больше дел сделали, я просто был рядом.
– Сергей, мы знаем, где и кто был. Твои затеи, твоя самоотдача. Ты знаешь, что теперь на всем Ленинградском фронте, люди даже с тяжелыми ранениями лезут в бой. И при этом воюют отлично!
– Я очень рад, что у людей проснулось чувство уверенности в себе и в друзьях, но про ранения я ничего не говорил! И еще, Лаврентий Павлович, на чистоту?
– Говори!
– Очень, очень многое зависит от командира! Я не про себя! Если Лебедев человек, так он и поступает по-человечески! А не гонит людей на убой. Я тоже с людьми поговорил, его все хвалят, с такими командирами, люди и воюют лучше. Просто видят отношение к себе.
– А что касается ранений, так и не надо ничего говорить, люди видели тебя, рассказали друзьям, как раненый осколком гранаты сержант, бросился в бой с превосходящими силами противника. И вышел победителем!
– Все это сильно преувеличено, я же не один был, чего я там один-то навоевал-бы? Товарищ Берия, ранение то было пустяковым, мне врач говорил, просто запущенно. И как было не вступить в бой, если по-другому никак?
– Молодцы, я отнес представления на товарищей из твоей группы верховному. Там и ты в списке.
– Говорю же, Лаврентий Павлович, один я ничего бы не смог поделать.
– А дивизию кто вывел? Они бы так и сидели в лесах!
–
– В принципе и не врал, все равно бы вышли! Хотя, хрен его знает. Как получилось, так и ладно.
– Ну ладно. И что с тобой делать? Осудить бойца, при этом награждая, будет как-то нехорошо. Если мы тебя отправим на фронт, как?
– Отлично, Лаврентий Павлович! Только об этом и мечтаю.
– Конечно в тыл к немцам, тебя никто не отпустит. Будешь с Истоминым, выявлять обстановку в частях, и докладывать на верх.
– Ясно, - чуть погрустнел я. Но хоть не в камере сидеть.
– Ладно, выздоравливай, гуляй по парку, здесь хороший парк.
– А где мы, товарищ Берия?
– Под Москвой. Отдыхай.
– Спасибо, буду стараться, товарищ Берия.
Он ушел, а я выглянул в окно. Какой-то пансионат что ли. Хоть и осень, а красиво. У дверей стояли костыли. Не спеша, выйдя во двор, остановился, закурил. Народа здесь не было. Я быстро заметил своих наблюдателей. Приглядывали за мной двое. Наверное, и на внешнем периметре есть. Гулял я не долго. Усталость быстро сморила меня, и я похромал обратно. В палате меня сразу уложили, сделали перевязку. Дали какой-то порошок выпить. Уснул я быстро, свежий воздух действовал как снотворное. Так прошло одиннадцать дней. Нога уже прошла, я во всю ухаживал за сестричками, только они не очень отвечали на это. На двенадцатый день, меня с утра разбудил Истомин.
– Ну, чего, преступник, как здоровье?
– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности, хорошо.
– Прогуляемся?
– С удовольствием.
– Ну, тогда пойдем, разговор есть.
– О как! Пойдемте.
Дальше я услышал нечто такое, что подумал, куда я влез. До НКВД дошли сведения, что на Ленинградском фронте, и еще круче, в самом Ленинграде, во всю развернулись немецкие диверсанты. Командованию, видимо не до них сейчас, хватает и без того забот, да еще и свои, "Враги Народа", повылезали. Войска, измочаленные боями, отходят, или ложатся в землю. Командование, не может наладить взаимосвязь. Появились случаи, исчезновения высших командиров. Полками командуют, чуть ли не лейтенанты. Надо срочно исправлять ситуацию. Истомина отправляют, как представителя ставки. Меня с ним, так сказать на стажировку. Я ответил, что хоть сейчас готов.
– Я приеду, завтра рано утром. Будь готов. Вылетим сразу, как только сможем.
– А мне в чем ехать? В пижаме?
– А кто свою форму на солдатскую поменял?
– Так я же не выкинул ее!
– Какая разница. К вечеру привезут тебе новую. Еще что?
– Документы мои, вы сами забрали.
– Завтра отдам. Их переделывать пришлось.
– А чего опять не так?
– Лаврентий Павлович говорил, что ты попал под награждение?