Внук
Шрифт:
– Братва, дайте закурить, если не жалко!
Один из сидевших, с забинтованной головой, и привязанной к телу рукой, придирчиво осмотрел меня.
– Это ты что ли один в палате закрытой лежишь? Как генерал, какой, а курева нет!
– Ага, я, только не генерал, всего лишь сержант, арестован я. Вон за мной смотрят, видишь?
На входе стоял солдат с ППШ, и не скрываясь смотрел на меня.
– А чего ж ты на улицу вышел, кто отпустил?
– Да куда я побегу с ногой-то?
–
– Спасибо огромное, два дня не курил, аж хреново стало, - я покашлял. Самосад был знатный. Горло пробрало до печенки. Докурив, собрался, было идти в палату, но тут увидел сидящих под деревьями солдат. Один из них взял в руки гармонь и растянул меха. Музыка полилась рекой! Сам не понял, как оказался рядом. Гармонист закончил песню, все похлопали.
– Музыкант, подхватить смогешь? И я запел.
– Спят курганы темные
– Солнцем опаленные
– И туманы белые, ходят чередой...
– Через рощи шумные
– И поля зеленые
– Вышел в степь Донецкую
– Парень молодой!
Гармонист подхватил сразу, песня то была уже известна в это время. Закончив, меня спросили, почему я пел ее не так как все? А я ответил, что мне так больше нравится. Попросили спеть еще, дальше было так же, как в свое время в роте. Отпускать не хотели, табаком завалили. Взял немного, свернул ножку, задымил.
– Ну, давай последнюю, и я похромал!
– Снова замерло все до рассвета
– Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь
– Только слышно на улице где-то
– Одинокая бродит гармонь...
Ребята были в шоке. Гармонист вообще молоток, подхватывал с первых слов. Ну а я поднял настроение. Когда припрыгал в палату, меня навестил врач.
– Ну, вы молодой человек даете! Ни разу не слышал таких песен, что то похоже, но некоторые вообще незнакомы. Кто их написал?
Ну, что говорить! Конечно, я все приписал себе! Помню, у героя книги Конюшевского, вышло еще, и заработать прилично, на авторстве. А вдруг у меня и в реале получится. Нет, ну а что такого. Зато люди этой эпохи, узнают хорошие песни. Они это заслужили. Я же не пою им Муси-пуси. Они достойны лучшего. С врачом у нас вышла продолжительная беседа. Говорили о музыке, о песнях. Я спросил у доктора, сколько уйдет времени на восстановление.
– При таком ранении, обычно две недели. У вас было запущенно. Накиньте еще недельку, думаю, в начале октября, будете на ногах. Это притом, что рана не загноится. Почистили мы вроде хорошо, все нормально будет.
Я вздохнул, не ужели я деда все-таки вытащил, ведь погибнуть
Теперь с ногой непонятки. Блин, я и не думал, что все может быть так серьезно. Вроде и не болело с начала вообще. Так, ломило чуть, да подергивало, а потом...
– Увидимся еще, молодой человек.
– врач вышел. Я с минуту лежал неподвижно. Что же теперь, все по-другому пойдет? Кто теперь в арьергарде у отступающих будет. 177ая, ушла, ее и меняла 235ая. Вот кстати, от 24ой танковой, остались ножки, да рожки. А ведь должно было больше остаться.
А потом я уснул.
Проснулся от прикосновения к плечу. Дернулся, но меня прижали к койке.
– Свои, успокойся, - проговорил майор.
– Вас бы так разбудить, наверное пристрелили бы сразу!
– Точно, лучше не пробовать! Ну что, певец, вставай, одевайся.
– Чего, по этапу?
– Можно и так сказать!
Оделся, подпрыгал к раковине, умылся из умывальника. Да, побриться бы, точно на зека похож.
– Там побреешься, - увидев, что я трогаю щетину, сказал Истомин.
– Там, так, там!
– скаламбурил я, а майор усмехнулся.
У входа стояла та же эмка. Я уселся опять на заднее сидение, вытянув ногу. Майор прыгнул вперед. Краем глаза, я заметил, что за нами едет полуторка, с закрытым тентом кузовом.
– Сопровождение?
– показал я на грузовик.
– Да, вдруг опять чего учудишь!
– Хожу то с трудом, нога почти не гнется.
– Ну и ладно.
Ехали мы больше часа, даже дремать пробовал. Какое там! Трясет как в центрифуге. Самолеты увидел, и все понял. Решили не тянуть, ну и правильно. Боятся, что опять уйду. Хотя если бы хотел уйти, не лез бы на рожон.
Аэродром был большой, в основном стояли истребители, но и пару бомбовозов видел. Меня погрузили в многострадальный ТБ-3. Накинул тулуп, Истомин тоже оделся.
– Лететь долго?
– спросил я.
– Не очень,- уклончиво ответил он.
Летели и вправду не долго. Приземлились мягко. Как ехали от аэродрома, не помню. Сморило, уснул. Проснулся только когда остановились. Увидев в окно очертания знакомого здания, я передернулся. Страшно блин. Когда заходили в дом, полковник даже не помог. Я морщился, но прыгал. На этот раз пошли куда-то вниз. Точно, вот решетка, а вон двери камер. Около одной остановили, конвойный открыл дверь, и отступил на шаг. Пока я переступал порог, услышал разговор.